Дом, милый дом. Джетро прибыл на пароме еще днем, но до макреевского особняка, где провел все свое детство, добрался только к вечеру. Сначала паб и пивоварня, а уж потом и все остальное. Отец так его учил. Так он и поступил, заглянув сначала на производство и наведя там изрядного шороху. Картина "Не ждали" под нефильтрованное пиво и острые колбаски. Даже странно, что к вечеру в пабе не собралось все семейство. Траур трауром, но побузить Келли-Макреи всегда были за. Потом, правда, выяснилось, что всему виной проблемы с телефонной связью, которая вышла из строя во время последнего шторма. С одной стороны, это было даже к лучшему. С Аделаидой он предпочел бы встретиться без лишних свидетелей.
Затянувшие небо тучи сделали совсем еще ранний час темным и по-осеннему пасмурным. Сумерки сгущались, и к моменту, когда Макрей остановился напротив высоких кованных ворот, казалось, что ночь уже вступила в свои права. Безжизненные окна особняка только добавляли мрачности. Свет не горел даже над дверью. Казалось, дома никого нет, но он знал, что это не так. Ему сказали. И если верить словам кузенов, то новоиспеченная вдова горевала по-настоящему. Не то чтобы он сомневался в чувствах мачехи к отцу, просто... Просто, да.
Все представлялось простым и понятным, пока он шел сюда пешком, пересекая город и пригород уверенным шагом. Но стоило добраться, как все усложнилось. И дело было не в том, что ворота были заперты, и пришлось перебираться через высокий забор по старинке, рискуя насадить свою и без того потрепанную тушку на острые пики. Джетро понятия не имел, что сказать женщине, которую не видел более пятнадцати лет и которая все эти годы прожила с его отцом под одной крышей. Может, ничего говорить и не придется, думал он, приближаясь к дому. Может, она уже спит, и можно отложить все до утра. Все может быть. Джетро нажал на кнопку звонка, но ничего не произошло. Или сломался, или линии электропередач не починили после шторма. Он постучал в дверь — ничего. Отойдя от широкого крыльца парадного входа, он оглядел фасад, ожидая, что где-нибудь дрогнет занавеска, но окна особняка были темны и совершенно мертвы.
— Вот черт... — ругнулся Макрей себе под нос и, бросив рюкзак на ступени крыльца, пошел вокруг дома. Он знал как минимум несколько способов пробраться в свой дом, но решил воспользоваться тем, которым пользовался еще подростком, а именно забраться по шпалере пристроенной к дому оранжереи до окон второго этажа и пробраться через окно одной из гостевых комнат. Окна там были подъемными и их легко можно было открыть снаружи.
Несмотря на заметно увеличившиеся со школьных времен вес и внушительные габариты, Макрей без особых проблем забрался по шпалере наверх и, открыв окно, пробрался в дом. Чего он не ожидал, так это наткнуться на стоящий прямо у окна столик. Стоящая на нем лампа покачнулась и с грохотом рухнула на пол. Джетро не успел ее подхватить, хоть и пытался.
— Да чтоб тебе! — уже не стесняясь, выдал он громко. Лампа была из дорогих, это он успел заметить. Может, ее еще можно было починить. Джетро поднял останки и, покрутив их в руках, бросил в стоящее тут же кресло. Обстановка в комнате изменилась с тех пор, как он бывал тут в последний раз, но расположение двери измениться не могло. Джетро уверенно зашагал в темноту, нащупал ручку и вышел в не менее темный коридор. Света нигде не было и он даже грешным делом подумал, что шторм и правда оборвал не только связь, но и линии электропередач, а Ида в своей скорби так и не удосужилась вызвать техников в их медвежий угол.

Отредактировано Jethro McRay (2018-07-23 22:28:33)

Столько лет прошло, а он помнил все до мелочей. До каждой скрипучей половицы под ногами, до запаха полировальной пасты для дерева и шелеста коврового ворса, когда он шел по коридору в темноте, едва слышно шаркая подошвами кроссовок. Пощелкав на пробу скрытые выключатели, Джетро убедился, что света и правда нет, но это не мешало ему уверенно передвигаться по дому, ориентируясь на те детали, которые при свете дня кажутся совершенно несущественными. Их вообще едва замечаешь, пока не оказываешься вдруг в полной темноте или пока не возвращаешься после многолетнего отсутствия.
Джетро казалось, что он не просто вернулся домой. Создавалось такое впечатление, что он вернулся обратно во времени. Сколько уже прошло? Пятнадцать лет? Больше как будто. Проходя мимо своей комнаты, Макрей подвис. Желание войти и убедиться, что все на своих местах и не изменилось за эти годы, было таким острым, что в какой-то момент он поймал себя на том, что держится за ручку двери и уже почти ее повернул. Но отпустил, как только это понял.
Сначала нужно найти Аделаиду. Кто знает, может она не захочет его видеть. Может, она вообще свихнулась тут одна в темноте. Или покончила собой. Мысленно Джетро фыркнул этой мысли. Слишком мелодраматично. Ида может и была женщиной тонко чувствующей, но никогда не была слабой. Самоубийство было уделом слабых людей. Сильные идут до конца, даже если знают, что борьба бессмысленна. Его отец был очень сильным человеком и женщин выбирал себе под стать.
Добравшись до лестницы, Джетро наконец-то смог ориентироваться не только на смутные очертания предметов. Зашторенные окна галереи пропускали слабый свет, а внизу было еще светлее. Макрей остановился на самом верху, чтобы оценить убранство холла. Все как будто было точно таким же, как он запомнил. Люстра, свисающая с потолка была немного другой, но, судя по тому, что она не выбивалась из общей остановки, это был спецзаказ. Как та лампа, которую он разбил. В этом доме никогда не было ничего такого, что можно было бы назвать инородным или чужим. К людям это тоже было применимо.
Появление облаченной в белое тонкой фигуры заставило Джетро остановиться посреди лестницы. Он узнал Иду сразу же, но не сразу это осознал. Словно призрак, она стояла в полумраке и смотрела на него своими темными, запавшими от скорби глазами. Ее бледное лицо почти сливалось по тону с ее одеянием. Пару мгновений Джетро просто стоял, глядя на нее с высоты, а потом продолжил спускаться. Ступенька за ступенькой, без единого звука, как будто сам был призраком.
— Ида? — его негромкий голос прозвучал в тишине мертвого дома хрипло и скрипуче. Если сначала ему еще казалось, что мачеха не изменилась за эти пятнадцать с лишним лет, то по мере того, как он к ней приближался, эта иллюзия таяла. Это была уже не та молодая женщина, что пыталась наладить отношения с ним, колючим подростком, который упорно отказывался признавать ее частью семьи. Не та женщина, отношения с которой потерпели существенные изменения накануне его отъезда из дома. Эта женщина была старше и куда несчастнее, чем та, которую он помнил.
— Ида, — повторил Джетро, когда спустился и оказался совсем рядом с ней. Он сильно прибавил в росте после того, как уехал, но смотреть на нее сверху вниз было привычно. Непривычно было видеть залегшие под ее глазами тени, бледность ее лишенного макияжа лица и болезненно выпирающие ключицы, выглядывающие из-под шали. Аделаида была похожа на жалкую тень себя прежней и это пугало. Джетро протянул руку и осторожно тронул ее за плечо. Не столько для того, чтобы убедиться, что она настоящая, сколько для того, чтобы убедить ее в том, что настоящий он.

Казалось, глаза на бледном лице Аделаиды стали еще больше. Она так резко отпрянула от него, что ударилась о стену. Как будто он ее сильно толкнул, а не слегка дотронулся. Даже за ушибленный локоть схватилась. Какого черта?!
— Ида? — повторил Джетро с плохо сдерживаемой тревогой в голосе, но подходить ближе не рискнул, догадываясь, что в таком состоянии женщина была способна на все. Он только поднял руки, показывая, что в них ничего нет. Жест почти инстинктивный. Он застыл, как был, с поднятыми руками, когда Ида наконец-то смогла выдавить из себя хоть что-то. Не голос даже, а слабый шелест вырвался из ее груди. В тишине мертвого дома несложно было расслышать отчетливое «нет». Особенно, когда она повторила, выдохнув это слово почти на последнем издыхании, как умирающий человек. Джетро уже был готов к тому, что она вот-вот рухнет в обморок. Это было бы вполне логичным итогом. Но то, что Ида сказала потом, перетряхнуло все внутри. Джетро открыл рот, однако, не только не нашел, что сказать, но и не успел. Женщина попятилась и бросилась по коридору прочь от него в сторону кухни. Если, конечно, они не сделали перепланировку в его отсутствие. Не сделали, как выяснилось. Все в этом доме оставалось на своих местах.
— Ида, стой! — успел крикнуть Джетро прежде, чем она растворилась в темноте, как кубик белоснежного сахара в крепком кофе. Он метнулся за ней, ориентируясь больше по запаху еды и аромату молотого кофе, чем по памяти. И конечно же налетел во всей этой темени на что-то из кухонной мебели. Это "что-то" оказалось стулом, который забыли задвинуть на его законное место за стол. Джетро шарахнулся об него бедром, с грохотом опрокинул и остановился посреди помещения, шумно сопя в темноте. Здесь она вообще была почти непроглядная.
— Твою мать... — сдавленно ругнулся Макрей и огляделся по сторонам, потирая место ушиба. Во всей этой темени проступающие очертания кухонной мебели казались не более чем светлыми и темными пятнами. Ему понадобилось время, чтобы глаза привыкли и он смог различить обстановку более четко. Новый гарнитур, дорогой и явно сделанный на заказ, довольно неплохо вписывался. Цвет различить было сложно, но точно дерево. Под стать дубовым панелям и натуральному камню, которые всегда сочетались между собой, напоминая о тех временах, когда Ее Величество еще хоть что-то значила, а технический прогресс не вытеснил с моря величественные парусники.
Наткнувшись взглядом на застывшую на другом конце кухни тонкую женскую фигуру в белом, Джетро громко фыркнул. Он уже понял, что Ида приняла его за отца. Забавно. Он так стремился стать другим, совершенно на него непохожим, что совершенно забыл про фамильное сходство, от которого никуда не деться. Он не видел отца долгие годы, но знал, что похож на него. Всегда был похож.
— Ида, какого черта? Это же я — Джетро! — окончательно привыкнув к темноте, он шагнул вперед, но остановился, так и не дойдя до Иды. — Ты дверь не открывала. Я звонил и стучал, а потом забрался через окно, — он развел руками, мол, а что мне еще оставалось, и вздохнул. — Это правда я.

Отборнейшая ругань, которой его с ног до головы окатила Ида, произвела куда больший эффект, нежели шумовка. Если на последнюю Макрей отреагировал коротким смешком, то на оскорбительный пассаж счел необходимым именно оскорбиться. Пусть притворно и совершенно неубедительно, но разве не этого от него ждали. Или он должен был просто скорчиться и превратиться в кучку пепла, как приличный демон? Пойди разбери, что там в этих женских головах творится.
— Эй! Вот только давай не будем переходить на личности, —Джетро даже пальцем в Аделаиду ткнул. — Если я начну материться по-ирландски, у тебя уши к черту отвалятся. Поверь, я знаю много нехороших слов. Мама научила.
Попытка исправить ситуацию шуткой привела к побегу. Ида метнулась к двери, которая, если память ему не изменяла, вела в кладовые. Был там и выход на задний двор, и Макрей не сомневался, что именно туда его мачеха и нацелилась. Иначе ее побег не имел никакого смысла. Кажется, пора было переходить к более решительным действиям.
Джетро последовал за Идой неторопливой, но уверенной походкой. Глаза окончательно привыкли к темноте и теперь ему ничто не мешало ориентироваться в собственном доме. Тем более, что серьезных перемен в нем не наблюдалось. Даже кладовая выглядела точно такой же, как он ее запомнил. Только на смену прежним морозильным камерам пришли современные и куда более продвинутые версии. Впереди, в темноте порхала гигантской молью Аделаида. Она успела добраться до двери, отпереть ее и даже выскочить наружу, но Джетро не мог позволить ей сбежать в ночь в одном пеньюаре. Все таки не лето уже. Он прибавил скорости и, налетев на нее со спины посреди запущенной лужайки, схватил и запутал в ее же собственной шали, как в смирительной рубашке. Трава была мокрой от ночной росы и скользила под подошвами его кроссовок и, чтобы избежать внезапного падения, Джетро решил упасть самостоятельно и рухнул на колени вместе с Аделаидой в своих объятиях. Женщина рвалась из его рук, как птица, которая попалась в силок, и ему приходилось прикладывать серьезные усилия, не столько, чтобы удержать ее, сколько для того, чтобы не повредить ей ничего в процессе.
— Ида, черт возьми, хватит уже! — он перехватил ее руки за запястья и прижал их к груди женщины крест-накрест, обняв ее со спины. — Это я! Я похож на него, знаю. Всегда был похож. Уж ты-то должна понимать. Ведь поэтому ты и позволила мне себя поцеловать тогда, верно? Будь я бесом, знал бы обо всех твоих грехах. Тогда почему... почему я знаю только этот?
Джетро шумно сопел, удерживая в своих руках дергающееся, как в приступе, тело, но упорно не отпускал руки Аделаиды и продолжал прижимать к себе. Чтобы почувствовала, что он настоящий. Теплый и дышащий, с бьющимся в груди живым сердцем.
— Это действительно я, — уже намного тише проговорил он ей на ухо. — Я вернулся. И мне жаль. Слышишь? Мне правда жаль, что я не приехал раньше.

Не сразу, но Аделаида успокоилась. Джетро чувствовал, как по ее телу все еще пробегает мятежная дрожь, и потому не торопился отпускать ее совсем, но хватку ослабил. Ровно настолько, чтобы не причинить женщине ненароком боль.
— Он самый, — выдохнул Макрей, подтверждая. — Показал бы фамильную родинку на заднице, но обстоятельства не те. Да и холодновато оголятся, не находишь?
Холодновато, это еще слабо сказано. По мере того, как приближалась ночь, температура стремительно падала, а воздух остывал. Их с Идой дыхание вырывалось облачками пара, который тут же рассеивался, но ощущение, что с каждой минутой становится холоднее, не оставляло. Да и земля, на которой они сидели в нелепой позе, была больно уж холодной. После Гватемалы, где круглые сутки царили убойная духота и сильная влажность, стылая Шотландия, стала для Джетро настоящим нырком в прорубь. Это бодрило, но сейчас он предпочел бы оказаться там, где потеплее и есть, что выпить. Покрепче.
Но Ида не облегчала ему задачу. Она еще пребывала в том пограничном состоянии, когда "почти верю" было слишком близко к "не верю" и "идите к черту". Джетро убедился в этом, когда она снова заговорила. Было не совсем понятно к кому именно она обращается. К пасынку или все же к бесу, за которого его приняла.
— Прогоняешь меня? — Макрей фыркнул в растрепанные волосы женщины и покачал головой. — Это теперь мой дом, Ида. Мой. Так распорядился отец. Если бы он оставил все тебе или кому-то из наших, я бы не приехал. Мне, знаешь ли, и без вас неплохо жилось.
В голосе его слышалась щедро приправленная раздражением горечь. Джетро посидел еще немного, удерживая мачеху в своих руках, а потом резко отпустил ее, почти оттолкнув от себя, и поднялся на ноги. Пришедший со стороны моря вечерний туман, расползался по саду. В воздухе чувствовалась сырость, которая начала превращаться в холодную морось. Выпрямившись, Макрей смачно хрустнул шейными позвонками и воззрился на сидящую у его ног женщину. Сумеречного света хватало, чтобы различить грязные разводы на ее белой одежде. Критически осмотрев себя самого, Джетро поморщился. Колени джинсов теперь красовались темными пятнами. Куртке наверняка тоже досталось. Красавец, одним словом.
— У меня нет никакого желания доказывать тебе, что я это я, а не какой-то там черт с рогами и хвостом. Можешь потом устроить сеанс экзорцизма, если хочешь. Возражать не буду. Хоть посмеюсь. Но сейчас давай вернемся в дом, — он протянул Иде руку, предлагая подняться с земли. — Пожалуйста. Нам обоим не помешает выпить.

Инстинктивно качнувшись назад, когда Ида протянула руку к его лицу, Джетро заставил себя замереть и все же позволил ей к себе прикоснуться. Похоже, ей это действительно было необходимо. И несмотря на то, что он заранее договорился со своими рефлексами, кое-какие остаточные позывные еще давали о себе знать. Например, желание сохранить личное пространство. Желание это было вполне разумным, учитывая то, чем в итоге все обернулось.
Пощечина получилась не особо сильная, но звонкая. Несколько мгновений Макрей так и простоял, с отвернутой в сторону головой, глядя в разросшиеся без должного ухода кусты и прислушиваясь к ее звенящим в ушах отголоскам, а потом медленно повернул голову на исходную и посмотрел на Иду. Лицо его оставалось непробиваемым, как лицо каменного идола, но глаза опасно полыхнули. Чем именно в полумраке было не разобрать. Однако, когда Джетро заговорил, в голосе его звенело какое-то сердитое веселье.
— На счет говнюка не возражаю, но мелким меня теперь назвать сложно.
Похоже пощечина привела Аделаиду в чувство куда качественнее, чем если бы она сама ее получила. Преисполненная негодования женщина, потоптавшись без толку, взяла курс на дом. Выждав пару секунд, Джетро направился следом, на ходу потирая припекшую от затрещины скулу. Он слышал, что Ида пробурчала себе под нос, но решил оставить этот выпад без ответа. В конце концов, времена, когда он считал, что просто обязан оставить за собой последнее слово, давно миновали. Кажется, это и называется взрослением.
— Почему без света сидишь? — спросил он, когда они снова оказались на кухне. — Там же генераторы в подвале есть. Забыла про них?
Джетро пошелкал выключателем на пробу, но ничего не произошло. Порывшись в ящиках кухонного гарнитура, он нашел рабочий фонарик. Ориентироваться в обесточенном доме, когда какой-никакой свет проникает в окна, можно было и без него, но в подвал лучше все же спускаться, вооружившись фонариком. Не хватало только навернуться с лестницы для полного счастья.
Генераторы отец тоже обновил. Два холеных монстра со знакомой символикой на боках мирно стояли в полной темноте, подмигивая переключателями в ожидании, когда их уже включат, и бодренько загудели, когда Джетро щелкнув нужными тумблерами, включил их один за другим. Убедившись, что все работает как надо и горючего в них достаточно, он выключил фонарь и поднялся наверх. На кухне по-прежнему было темно, но встроенный холодильник тихо гудел, создавая иллюзию хоть какой-то жизни.

От того как громко Ида взвизгнула, у Джетро заложило уши. Он скривился, как будто это могло помочь избавиться от звенящего внутри черепа эха, но не остановился и прошел в кухню, направляясь прямиком к выключателю. Чайник, стоящий на плите, снова щелкнул, но Джетро включил свет прежде, чем это произошло, и уже при ярком освещении строго пригрозил мачехе пальцем.
— Хватит! — он был серьезен и, более того, почти раздражен. — Серьезно, Ида. Хватит орать так, словно тебя толпа озабоченной нечисти насиловать собралась. Если не веришь мне, можешь позвонить Рене. Она подтвердит, что я это я. Или телефон тоже не работает?
Он поискал глазами телефонный аппарат, который всегда имелся на кухне, но так ничего и не нашел. При ярком свете вроде знакомая кухня выглядела иначе. Все как будто было на своих места. Гарнитур располагался так же, шкафчики висели все там же и рабочий стол-стойка, на котором обычно все готовили стоял на том же месте, как, впрочем, и стол обеденный, за которым они обычно завтракали всей семьей. Он был чуть меньше того, что располагался в столовой в окружении целой армии стульев. Его они обычно использовали, когда все семейство собиралось вместе. И Макреи, и Келли-Макреи, и даже Келли иногда. Редко, но случалось. Все таки у них была своя большая семья, свой клан.
— Черт, — глухо выругался Джетро, оглядев кухню уже более основательно. — Ладно, что хоть все на своих местах оставили, а то бы точно потерялся, — прокатившись взглядом по обстановке еще раз, Макрей уставился на Аделаиду. — Ты когда в последний раз ела?
Выглядела женщина и правда оголодавшей. Осунувшаяся, бледная, с торчащими в вырезе ночнушки ключицами. При свете Джетро рассмотрел ее куда лучше и отметил про себя, что годы хоть и были к его мачехе милосердны, совсем стороной не обошли. Скорбь тоже. Стараясь не шибко пялиться на женщину, которая когда-то стала причиной его побега из дома, Макрей стряхнул с плеч куртку и, бросив ее на спинку стула, о который недавно так неудачно споткнулся, направился к холодильнику.
— Может, приготовить что-нибудь? — спросил он будничным тоном. — Гренки с сыром будешь?
Сунувшись в холодильник, который, судя по холодку, дохнувшему изнутри, не успел еще разморозиться до конца, Макрей застопорился. Внутри было полно еды. Готовой еды, но почему-то нетронутой. Запеканки самого разного пошиба в противнях для микроволновки и духовки, контейнеры с салатами и легкой закуской, имелась даже пара банок с какими-то супами. Кто-то озаботился тем, чтобы скорбящая вдова не голодала. Но заметила ли она чужую заботу?

Стоило отдать Аделаиде должное, она пыталась. И взять себя в руки, и радушие проявить, и даже вид сделать, как будто не произошло ничего необычного. Другое дело, что у нее не получалось ни черта, но она старалась. Честно старалась. Проследив за тем, как женщина вытаскивает сковородку и ставит ее на огонь, а потом так же, медленно и заторможено убирает ее, Джетро выудил из холодильника первую попавшуюся под руку тару с какой-то запеканкой и направился прямиком к микроволновке, каким-то чудом вписавшейся в гарнитур наравне с прочей бытовой техникой. Проходя мимо плиты, он выключил ее. Как бы ему не хотелось сварганить гренки с помидорами и сыром, по которым он уже успел соскучиться, но не пропадать же всему этому добру в самом-то деле. По хорошему стоило провести полную ревизию содержимого холодильника и выкинуть то, что уже безнадежно испортилось, пока никто не траванулся, но Макрей решил оставить это на потом. На утро, например. Не спроста же говорят, что утро вечера мудренее.
— Тебе нужно поесть, — проговорил он, не поворачивая головы, и выставил на панели микроволновки нужный режим. — Хотя бы немного, но нужно. Кто знает, может, на сытый желудок и призраки с бесами мерещиться перестанут. М?
Усмехнувшись, он оглянулся на Иду. Слышала ли она его? Воспринимала ли вообще как живого или все так же видела в нем призрака? Сейчас Макрей не рискнул бы даже просто предположить, что творилось в голове этой женщины. По кухне поплыл запах коньяка. Из отцовских запасов наверняка. Джетро подхватил бутылку и глянул на этикетку. Хеннесси.
— Так вот чем ты питаешься, — он хмыкнул и поставил бутылку обратно на стол. — Не самая здоровая диета.
То как Ида сторонилась его, как старательно не смотрела в его сторону, говорило о том, что его присутствие, как говорит современная молодежь, ее малость напрягает. Наверное, не нужно было заявляться вот так, на ночь глядя, но кто же знал, что ее так закоротит от одного его вида.
— Рене не знает, — Джетро отвернулся, поискал на полке подходящий бокал и, вновь обернувшись, плеснул немного коньяка для себя. — Она пыталась связаться со мной, когда отец умер, но я был недоступен для обычных средств связи. Ее сообщение мне передали не сразу. Где-то месяц прошел, а потом... — он помедлил немного и все же признался. — Потом я просто не хотел ехать.
Он сделал крохотный глоток и с шипением выдохнул сквозь зубы, когда коньяк, опалив глотку и пищевод, заполыхал жидким пламенем в желудке. По телу прокатилась теплая волна, уши заполыхали. Сердце забилось тугим комком как будто в самом горле, мешая даже просто полноценно дышать, не то, что говорить. Нужно сказать, как есть, решил Джетро и посмотрел на Иду.
— Мы с Рене общаемся и уже довольно давно. Лет пять где-то. Стараемся регулярно созваниваться, но получается не всегда, — Джетро немного помолчал, вглядываясь в лицо мачехи и смутно догадываясь, что за мысли сейчас зарождались в ее голове, и продолжил: — Она не говорила вам с отцом и вообще никому, потому что я ей запретил. Это мое... — он намеренно сделал акцент на этом слове. — ...и только мое решение.

Макрей не то чтобы удивился, когда Ида сорвалась на крик. Нет, скорее он был малость раздосадован. Эта женщина обвиняла его с такой уверенностью в своей правоте и в своем праве на это, что внутри поднималась понятная волна противоречия и желания накричать на нее в ответ. И в то же время, Джетро чувствовал какую-то совершенно несвойственную ему жалость к этой женщине, просто не способной понять, чего ему стоило уехать из дома тогда и чего стоило вернуться теперь, спустя столько лет. Он смотрел на нее, негодующую и грозную, а сам думал о том, что уж кто-кто, а она должна была понимать, почему он все это время держался на расстоянии от их семьи. Да, от их. Их с отцом. Потому что если бы он остался или хотя бы просто приезжал время от времени, вполне возможно, что семьи этой не было бы. И отец умер бы один. Несчастный и нелюбимый.
Джетро устало потер переносицу, похмурился в бокал с остатками коньяка, опрокинул его в свою бездонную глотку и снова посмотрел на мачеху.
— Закончила? — спокойным, почти равнодушным голосом поинтересовался он, когда Ида замолчала, а за его спиной, словно перехватив эстафету, запищала микроволновка. На ее истеричные вопли он не обратил внимания. Потому что другие все еще оставались без ответа. Он поставил бокал на стол и получилось у него не в пример аккуратнее, чем у Аделаиды, хотя с куда большим удовольствием он швырнул бы чертов снифтер в стену.
— Будь я эгоистом, не сбежал бы на следующий же день после выпускного, — чеканя каждое слово проговорил Джетро, холодно глядя на женщину, вытянувшуюся перед ним в воинственную струнку. — А мозолил бы тебе глаза до тех пор, пока ты сама не пришла бы ко мне в постель. И плевать на отца и на ваш с ним брак, верно? Так бы поступил эгоист. Пятнадцать лет, Ида! — он повысил голос, но на крик не сорвался. — Я подарил тебе целых пятнадцать лет покоя и тишины рядом с мужчиной, который тебя любил больше жизни, а ты называешь меня плохим сыном?! Давай, скажи это! Ты же хочешь, так говори! Чего стесняться в самом-то деле? По морде ты мне уже заехала. Скажи это, и я рассмеюсь тебе в лицо. Знаешь, почему? Потому что мне плевать, что ты обо мне думаешь. Ты мне не мать, чтобы я оправдывался перед тобой. Слышишь меня? Ты. Мне. Не мать.
Джетро замолчал и с шумом втянул воздух через ноздри, неотрывно глядя Иде в глаза. Он бы очень близок к тому, чтобы наговорить ей много чего такого, о чем ему пришлось бы потом пожалеть, но за столько лет он научился сдерживать свои эмоции. Даже то, что он демонстрировал сейчас, было жалкой тенью того, что он испытывал на самом деле. И Иде лучше не знать, что творилось в его искалеченной душе теперь, после всего того, что она в сердцах ему наговорила. Перед ней стоял уже не тот мальчишка, которого она запомнила и, судя по всему, пыталась увидеть в нем теперь. Увидеть и пристыдить. Тот мальчишка умер. Сгинул на чужбине давным давно замученный до смерти, но до последнего уверенный, что поступил правильно. Ради отца. Ради сестры. Ради мачехи, которая теперь обвиняла его во всех смертных грехах.

Ничего не изменилось. Теперь Джетро видел это так же четко и ясно, как и саму Аделаиду в свете множества ламп кухонного освещения. Все было в точности так, как и пятнадцать лет назад. Эта женщина слышала только то, что хотела услышать. Переиначивала чужие слова, перекраивала их смысл и выворачивала все на изнанку так, как было удобнее ей одной. Ничего не изменилось. Ида не изменилась. И почему-то он была уверена, что и он тоже. Не должен был измениться. Не мог. Не имел такого права. Джетро вдруг рассмеялся низким утробным смехом и покачал головой.
— И после этого я эгоист, — он посмотрел на Аделаиду с насмешкой. — Ты себя только послушай. Я, мне, меня... Как будто все крутится вокруг тебя.
Его лицо приобрело жесткое выражение. Он выхватил из неверной руки мачехи бутылку, которую она схватила с непонятными намерениями. Джетро не удивился бы, вздумай она швырнуть ее в стену или ему в голову, как не удивился бы, приложись она к ней от души. Этот коньяк был слишком хорош, чтобы переводить его таким неблагодарным образом.
— Если я эгоист, то и ты не лучше меня. Мнишь себя жертвой? — он навис над ней и уставился в ее глаза, остекленевшие от стоящих в них слез. — Ты потеряла мужа, это верно. Он у тебя был не первый и, будем честны, наверняка не последний, — произнося эти слова, Джетро не постеснялся окинуть недвусмысленным взглядом прикрытое белым пеньюаром тело женщины и снова поднял глаза на ее лицо. — А я потерял отца. Он у меня был один и другого быть в принципе не может. Так что если ты думаешь, что у тебя монополия на эту скорбь, то глубоко ошибаешься. Ты была с ним все эти годы, а я нет. И все из-за тебя. Ты это знаешь, я это знаю... И Рене тоже. Так что советую тебе хорошенько подумать, прежде чем обвинять меня в чем-то или предъявлять какие-то претензии. Если тебя не устраивает, что я вернулся, так и скажи. Это поправимо.
Давненько он не говорил так много и с таким жаром. Джетро почувствовал, как пересохло в горле и, не задумываясь, хлебнул из горла бутылку, которую отобрал у Иды. Глотку тут же опалило, но Макрей, привычный к крепким напиткам, не позволил дыханию сбиться и с шумом выдохнул сквозь стиснутые зубы, жмурясь от крепости. Он отвернулся и отошел от Иды на несколько шагов. Поравнявшись с кухонной тумбой, он со стуком поставил на нее бутылку и уперся руками в столешницу, сильно ссутулившись и опустив голову вниз. Когда Джетро заговорил вновь, голос его был не в пример спокойнее и тише. Казалось, что говорит совершенно другой человек.
— Я уеду, как только улажу все вопросы с наследством. Нужно чтобы бизнес остался в семье. Слишком много людей от него зависит. Отец что-то намудрил с завещанием. Мне понадобится время, чтобы во всем разобраться, — он помолчал, а потом вдруг усмехнулся и глянул на Иду поверх плеча, подозрительно сощурившись. — Ты знала? Знала, что он так сделает? Прокатит с наследством вас всех и оставит все мне? Он ведь даже не был уверен, что я жив...

Ида его не только не слышала, она даже не пыталась его услышать и, тем более, понять. И в самом деле, зачем ей это? Зачем ей что-то понимать? Макрей передернул плечами, когда мачеха к нему прикоснулась, и отвернулся от нее. Снова она все обернула к себе и своим проблемам, как будто кроме них не было ничего. Джетро вдруг понял, что она вообще не в курсе происходящего там, в реальном мире за пределами этих стен, и понятия не имеет, что все вокруг, все к чему она привыкла и что считала своим, может очень скоро пойти с молотка. Не только бизнес, но и этот дом, вся земля вокруг него и вся собственность. Еще немного и ей снова пришлось бы пиликать на фортепьяно, чтобы обеспечить себя. Всем им пришлось бы искать новый источник дохода. Родерику, Логану и Фредди, всем людям, что работали на пивоварне Макреев все эти годы. И история их семьи обернулась бы вот таким вот бесславным концом.
— Отец никогда не женился бы на шлюхе, — бесцветным голосом отозвался Макрей, не поворачивая головы. Роль жертвы, оскорбленной и смиренной в своем унижении, Иде, похоже, очень нравилась. Умом Джетро понимал, что эта женщина настолько погрязла в собственном горе, что уже сама не замечает, насколько несуразно звучат ее патетические слова, а он слишком очерствел, чтобы воспринимать их объективно. Ему во всем виделась фальшь. Ему всегда виделась фальшь, когда дело касалось мачехи.
— Ты меня даже не слушаешь, значит и я не обязан тебя слушать, — решил он наконец и решительно захлопал дверцами навесных шкафчиков в поисках тарелок и салфеток. — Садись, будем ужинать, — не попросил, не пригласил, а практически приказал Джетро не терпящим возражений тоном. — И завари уже нормальный чай. Я этот мусор в пакетиках пить не буду.
Пара тарелок, пара вилок, пара салфеток. Раньше на сервировку стола к ужину для всей семьи уходило куда больше времени. Чаще они, конечно, ужинали вчетвером, но бывали и гости. Брианна частенько заглядывала в гости, да и кузены нередко заглядывали на огонек к дяде. Особенно, если после удачной охоты или рыбалки они готовили что-то из добычи или улова. Интересно, его яхта все еще на ходу?
Все эти мысли и воспоминания, вспыхивающие в голове вереницей, не мешали Джетро действовать почти на автомате. Разложив по тарелкам исходящие аппетитными парком куски запеканки, он расставил их на столе, сервированном на двоих, но довольно просто, и вопросительно глянул на Аделаиду.

Когда Аделаида села за стол, Джетро отодвинул свой стул и сел сам. Если честно, он был почти уверен в том, что они так и будут молчать весь ужин и в молчании же разойдутся по своим комнатам до утра, но мачеха заговорила почти сразу же, стоило ему только взяться за вилку, и почти сразу же он ее прервал.
— Давай договоримся, — он выразительно посмотрел на сидящую напротив женщину. — Мы сейчас поужинаем, возможно, выпьем, а потом ляжем спать, потому что уже поздно и нам обоим не помешало бы выспаться. Мы можем поговорить, пока едим. О чем угодно. О тебе, обо мне, о Рене, если хочешь, — он сделал паузу, а потом добавил, чеканя слова. — Но мы не будем больше говорить об отце. Ладно? И не будем больше обвинять друг друга в чем бы то ни было, а потом извиняться снова и снова не пойми за что. Ничем хорошим это не кончится.
Какое-то время он просто смотрел на Иду, а потом поднялся со своего места. Смахнув со стола-стойки позабытую бутылку коньяка, Макрей вытащил из навесного шкафчика пару пузатых бокалов и, вернувшись за стол, наполнил оба, после чего придвинул один из них по столешнице поближе к мачехе.
— Выпей и поешь.
Джетро подал пример и первым сделал глоток из своего бокала, а потом и принялся за еду. Несмотря на то, что он не был особо голоден, запеканка пошла хорошо. Он узнавал вкус и мог с уверенностью назвать повара. Только тетка Брианна знала этот рецепт. Рецепт своей матери и бабки Джетро, которую он никогда не знал, но очень много о ней слышал. Они с дедом погибли в море, утонули в сильный шторм, когда отцу не было и двадцати, а тетка Брианна была совсем еще юной вертихвосткой. Умерли в один день, совсем как в сказке. Только прожили они не так уж и долго. Но хочется верить, что действительно счастливо, как и рассказывал отец. Впрочем, разве может быть иначе, если люди женятся по любви. По-другому Макреи просто не умели. Вот и на Иде его отец женился потому что полюбил.
Поймав себя на том, что смотрит на мачеху слишком пристально, Джетро проморгался и снова принялся ковыряться в запеканке, но уже без особого энтузиазма.
— Слышал, ты теперь председатель попечительского совета школы, — вспомнил вдруг Джетро, когда мысли начали завихряться не в ту сторону. — И как тебе? Нравится? Кто там теперь директор?

Отредактировано Jethro McRay (2018-10-03 18:14:07)

Попытка свести разговор в более безопасное русло почти удалась. По началу Джетро даже искренне порадовался, что ему удалось заставить Иду разговориться на более привычную тему школы, но потом ее снова начало кренить не туда. Наверное, это теперь неизбежно. О чем бы они не говорили, двусмысленность будет преследовать их по пятам.
Макрей уже и сам прознал, что многие его одноклассники, несмотря не все свои планы и стремления, так и осели в Солуэе. Кто-то вернулся после учебы, кто-то после неудачной попытки устроиться на большой земле, а кто-то и вовсе никуда не уезжал. Что их держало здесь, Джетро не имел никакого понятия, но подозревал, что дело в банальном страхе. Неизвестности, неудачи или еще чего-нибудь эдакого, что побуждает людей сидеть в своей комнате безвылазно и смотреть по телевизору, как жизнь проходит мимо, а другие делают то, что мог бы сделать ты сам. Лично ему всегда было как-то по-особенному тесно на этом крохотном клочке суши и он ничуть не жалел, что сбежал, как только выдалась такая возможность. Он вообще ни о чем не жалел, что бы там не думали Ида, Рене и все его родственники вместе взятые. Оправдываться он ни перед кем не собирался и уж тем более не собирался просить прощения. Единственный человек, перед которым он был хоть в чем-то виноват, умер не так давно, а это значит, что он ничего и никому не должен. Он это понимал, но почему-то не понимали его родственники, которые, едва встретив его, начали прессовать и давить на его чувство вины. Если бы оно у него было, возможно, из этого и вышел бы какой-то толк. Но Макрей не чувствовал ничего кроме раздражения и желания сбежать как можно дальше от всех этих людей, которые почему-то решили, что в праве его осуждать. Черт, они ведь даже и не знали его толком!
— Так отцова машина на ходу? — Макрей живо уцепился за возможность поговорить о чем-то еще, тем более о таком приземленном предмете, как вождение автомобиля. — Если честно, не представляю тебя за рулем этого монстра, — он покачал головой, улыбаясь чему-то. - Тебе бы свою машину приобрести. На свой вкус.
Мысленно Джетро проставил еще одну галочку. Перед отъездом ему предстояло решить очень много вопросов и этот был далеко не самым первым. Но для начала стоило хотя бы выспаться. Он посмотрел на почти нетронутый кусок запеканки на тарелке мачехи, затем опустил взгляд на свою, тоже не шибко пострадавшую, и отложил вилку.
— Ладно, давай оставим все до утра. Мне нужно поспать. Тебе, подозреваю, тоже не помешает выспаться как следует. Завтра поговорим более основательно и по существу, — он бросил салфетку на стол, но подниматься с места не спешил. — Моя комната... Что там сейчас? Или мне лучше в гостевой устроиться?