Глава первая
Ознакомительная

Maria Thayer
1.1. Полное имя: Киви Дункан
1.2. Дата рождения: 05.12.1991 | 24 (неполные 25)
1.3. Особенности внешности:
Рост: 152 см
Телосложение: нормостеническое
Цвет глаз: серо-голубой
Цвет волос: огненно-рыжий
Особые приметы: от природы кудрявая («как овца»© бабка Киви); сама по себе маленькая («карлица»© сама Киви); в правом ухе носит три серьги; на левой руке не хватает мизинца и двух фаланг безымянного пальца; на ладони этой же руки татуировка, изображающая карту Таро «Двойка мечей»; обладательница не самых ровных зубов, при улыбке из-под верхней губы показывается кончик правого клыка; также девушка разговаривает с акцентом, который даже шотландцам кажется странным; на левом плече наискось до грудины идут стяжки от шрамов
В одежде отдаёт предпочтение «фермерскому» стилю, лишь иногда срываясь на цыганистые платья в пол и пёстрые юбки; Киви часто собирает волосы в небрежный пучок; для чтения использует старомодные очки; под настроение может нацепить на руки разноцветье оберегов и просто забавных цацек; любит массивные ботинки на высокой подошве; женственную одежду надевает только по значимым поводам и праздникам; почти никогда не красится

Глава вторая
Биографическая

Про кого-то можно без сомнений сказать, что он ошибся веком, когда появлялся на свет. Киви Дункан – яркое тому подтверждение, которое должно обчищать богатых господ в порту викторианской эпохи, а не пытаться смириться со своим местом в обществе, навевавшем тоску и дурные мысли о собственной неполноценности. Киви родилась в скрипучем домике на колёсах недалеко от помойки в предместье Глазго. Доподлинно девушке не было известно, правда ли это, про помойку, или художественный вымысел, так как ни с чем подобным у Глазго не сталкивалась, но её ворчливая бабка легко могла для красного словца подчеркнуть лишний раз ничтожность своей самой младшей внучки. На самом деле, старуха не испытывала отрицательных эмоций по отношению только к Киви, женщина имела привычку нелестно отзываться обо всём, что имеет неудовольствие попасться в поле её зрения. Городские жители – осёдлые поганцы, новый домик на колёсах – очередное гнилое корыто, радуга в небе – Дьявол, только этого не хватало, Малколм, сукин ты сын, а ну быстро убери. И сплюнуть. Обязательно смачно сплюнуть вонючей мокротой из давным-давно прокуренных лёгких. Надо ли говорить, что женским воспитанием в привычном понимании тут и не пахнет?

Но стоит сказать, что другие женщины в таборе говорящих на своём собственном скомканном диалекте цыган-шелта, где и родилась Киви, тоже избыточной заботы к своим чадам не проявляли, отпуская их в вольное исследование мира, едва те крепко вставали на свои обе две. Посему девочка и не спешила переживать из-за отсутствия матери, которая умерла при родах, ей, кажется, вполне хватало сильного и крепкого Барда – образцового отца, по мнению самой Киви. Идя вразрез с увещеваниями других членов табора, мужчина так и не женился снова, посвятив всего себя выращиванию своры бойцовских и охотничьих псов и похожей на него самого дочери. То, что Киви умеет делать сейчас – обращаться с охотничьим оружием, ориентироваться на местности, охотиться с собакой, свежевать туши животных и играть на гитаре – заслуга именно Барда. Остальному Киви научилась от бабки и старших ребят из табора. Она была неплохим щипачом, легко привлекала к себе внимание зевак достаточно сложными карточными фокусами и обещаниями приоткрыть дверь в будущее, светя завёрнутой в пёструю тряпку колодой Таро, а что насчёт честного труда… Ну, девчонка хорошо готовила, шила и умела ловко ходить по канату. В общем, Киви Дункан – прирождённая ирландская путешественница, чьё место было явно не в школах, коих девочка сменила бессчётное количество. Она это понимала, да там ей, к слову, совершенно не нравилось, учитывая отношение других детей и даже преподавателей к её происхождению. Но, как известно, любое действие даёт своё противодействие, а противодействие Киви оказалось крепче наковальни. Пронзительный визг нервной учительницы математики «Дункан, немедленно слезайте со стола и обуйтесь!» до сих пор отзывается в голове при упоминании школы отвратительным звенящим эхом, от которого хотелось немедленно прочистить мизинцем уши. Почти каждую неделю она возвращалась с разукрашенным всеми оттенками бордового и фиолетового лицом, но, судя по избитым костяшкам рук, в долгу у обидчиков девочка не оставалась. Сколько раз девчонка закатывала отцу истерики, когда тот снова после очередного переезда отводил её в новую школу, но Бард с восхитительным терпением продолжал объяснять, что Киви нужно получить образование. Тогда она принимала это за чистое издевательство и ненавидела отцовский всегда спокойный и ровный бас, а сейчас бы дорого заплатила, чтобы снова его услышать.

Киви так и не стало известно, чего такого непозволительного натворил Бард, что он схватил в охапку пятнадцатилетнюю дочку, небольшие сбережения, самую любимую из всей своры собаку, запихал это всё в машину и рванул как можно дальше, в сторону, как потом выяснилось, Северного моря. Всю дорогу он молчал, а когда Киви с особым нажимом потребовала от него объяснений, отвесил девчонке обидную оплеуху, не прервав своего безмолвия. Кажется, все пришли в себя только в городе Абердин, а Киви всего за долю оглушительно-звонкого мгновения и несколько часов жара в области щеки повзрослела на пару лет. Теперь её не интересовал вопрос «Что случилось», куда важнее оказалось решение вопроса «Что делать». Бард быстро продал машину, сбыл краденое золотишко в ломбард, получив за него кое-какие деньги, и вот с борта теплохода до Северного Солуэя ответ для девушки стал очевиден: надо оставить прежнюю кочевую жизнь позади и стать, как выражалась ныне покойная бабка, «осёдлыми поганцами». Эта перспектива Киви не прельщала, но она целиком и полностью доверилась отцу, и доверие это укрепилось, когда она, держа в одной руке тяжёлую сумку и чемодан, а в другой поводок, на конце которого был пристёгнут годовалый американский стафф Микки, спустилась на пристань и вдохнула до треска в грудине морской холодный воздух.

Бард устроился разнорабочим на одну из ферм, на которой хозяева быстро смекнули, что этому странно жующему слова рыжему мужику лучше всего даётся забой и свежевание скота, а Киви, что бы вы думали, снова пошла в школу, помимо этого ещё и ведя всё домашнее хозяйство. Хоть хозяйка из неё поначалу была никудышная, а ученица – весьма посредственная, Киви почувствовала себя в новой обстановке в этот раз совершенно иначе. Если раньше существование казалось ей бесконечным потоком смазывающихся в грязные полосы мельтешащих и лишь раздражающих дней, то жизнь в Северном Солуэе напоминала чтение длинной книги с мрачными сказками дождливым осенним вечером перед камином. Понимание того, что она тут надолго и ей не нужно ждать момента, когда пора лихорадочно подхватить все свои юбки и умчаться следом за тронувшимся табором, хлюпая босыми пятками по грязи, заставило Киви немного присмиреть. Конечно, она так и была по-цыгански взрывоопасна, но девушка больше не искала проблем, не лезла на рожон, лишь бы спровоцировать и как следует вмазать. Тогда она думала, что новые лица перед ней – бесцветные картонки, накаченные одинаковым количеством желчи по отношению к девочке из табора шелта, а здесь же она искренне пыталась найти общий язык с одноклассниками, понимая, что с этими людьми ей ещё жить в одном городе. Хоть близких друзей у неё так и не появилось, но лёгкая на подъём и изобретательная на проделки Киви быстро обзавелась приятелями. Именно приятелями, с девчонками ей было скучно, а вот с азартными безалаберными парнями можно было не стесняться в выражениях и не бояться быть непонятой. Дополнительный авторитет Киви обрела, когда показала своей компании, как она легко и играючи разбирает и собирает охотничье ружьё, принадлежавшее отцу, каким талантливым карточным шулером она являлась на деле и как ловко ходит по туго натянутому канату. 

Жизнь девушки надломилась, когда она училась в сельскохозяйственном колледже Северного Солуэя. Киви уже и не упомнит, куда они с отцом ехали на машине, когда прямо перед ними, точно с неба свалилась, появилась другая тачка, вызвавшая громкий гул клаксона в ушах, треск и скрежет стекла с железом, и темноту, иногда разбавляющуюся смазанными звуками и вспышками боли в различных частях тела. Уже в больнице, вопреки всем прогнозам врачей, (мелкая девчонка оказалась живучей, как микроб), Киви пришла в себя, в отличие от отца, который не очнулся вовсе. Он так и лежал на аппарате искусственного поддержания жизни, пока Киви восстанавливалась и училась обращаться с костылями, что было не так-то просто из-за отсутствия двух пальцев на левой руке. Слова «Отключайте его» сорвались с губ точно сами собой, как будто это вовсе и не она сказала, а кто-то другой, кто сидел с ней плечом к плечу. Киви вышла из палаты, напоминая в этот момент овоща даже больше, чем Бард. На церемонию кремации – так было принято прощаться с покойниками в таборе – девушка никого не звала, но Северный Солуэй был из тех маленьких городов, в которых в одном краю кто-то чихнул, а в другом его уже хоронят. Впрочем, Киви было всё равно, сколько человек пришло поглазеть на то, как от отца остаётся только пепел, среди немногочисленных желающих попрощаться были, в основном, коллеги Барда по цеху. Явился даже хозяин фермы, который, едва всё закончилось, подошёл к девушке с разговором, чей смысл еле-еле продирался сквозь слезную поволоку и гул в голове. Мужчина что-то говорил про Барда, про то, как они с ним общались о Киви, о её образовании и умениях, и только чудом на периферии сознания девушки отложилась информация, что её, кажется, звали на работу, на место отца. Пробубнив что-то вроде «Я подумаю», она пошла к работнику похоронного бюро, чтобы получить свою обещанную банку с пеплом.

Отказываться от столь щедрого предложения Киви не посмела, перевелась на заочное отделение в колледже, а сама приступила к работе в так называемом «мясном цехе» фермы. Забой, ясное дело, ей никто не доверил, габаритами девушка пошла явно не в отца, а вот за разделку и упаковку мяса пустили со спокойной душой. За работой Киви проявляла эмоции крайне скупо, общалась короткими обрывками фраз, что работники фермы восприняли с сочувствием и с излишними вопросами благоразумно не лезли. Со временем она оклемалась, конечно, но теперь уже стала снова ощущать свою инородность в этом странном, слишком уютном мире, к которой прибавилось ещё и чувство одиночества. Иллюзия воцарившейся в её жизни таинственной сказки на острове вдруг превратилась в небритую реальность с кучей бумажек со счетами, извозюканных в слюнях раздобревшего Микки. Иногда у девушки появляются мысли о том, что она могла бы собраться и уехать назад в Шотландию, отыскать там родной табор и попробовать снова вклиниться в этот не спящий воз идиотских, но когда-то въевшихся в подсознание традиций. Только Киви быстро себя одёргивала – шелта не забывают и не прощают, это она прекрасно знает по себе, им ничего не стоит шлёпнуть её в уплату долга невесть что натворившему батюшке, закопать или сбросить в ближайший водоём, да переехать на другое место. Поэтому всё, что ей остаётся, так это с ловкостью и изяществом шулера за игрой рубить мясо, перемежая это с заточкой ножей и тесаков, постоянно повторяя самой себе, точно молитву: «Сиди на заднице ровно, Дункан».

Глава третья
Характеристика

В детстве она была противной взбалмошной злюкой, которая по-человечески общалась только с другими детьми из табора, сейчас же Киви – чутка нагловатая, но по-своему обаятельная девица, в чьём поведении можно заметить сквозящее заискивание еврея, предлагающего невыгодные сделки. Она намеренно показывает себя собеседнику как раскрытую книжонку, позволяя людям заблуждаться на свой счёт, считать её всего-навсего остроумной добрячкой, не обременённой тяжкими думами о завтрашнем дне. На деле же Киви видится себе пессимистично настроенной и вредной старой девой в теле молодой девушки, намеренно громко смеющейся для отвода глаз. Её, на самом деле, почти ничего не приводит в восторг, не отпечатывается в памяти как счастливое воспоминание, а вот отрицательных жизненных моментов хоть лопатой загребай. И пускай Киви обыгрывает это всё с налётом юмора, любой болван поймёт, что эта особа чаще обращает внимание на отрицательные стороны жизни, чем на положительные.

Киви бы, наверное, больше пошло быть мужчиной, чем девушкой, к тому же, такой крохотной, поскольку она обладает волевым характером человека, готового, кажется, даже к взрыву водородной бомбы на соседнем дворе. Проблемы она встречает с гипертрофированным азартом, будто бы только их-то она всю жизнь и ждала, мол, «получай, падла, дробью в голову, а то я уж думала, что ты не явишься!» Киви выглядит девушкой, не знающей о существовании понятия брезгливости и лишённой любых комплексов, начиная её внешним видом и заканчивая своевольной манерой поведения и общения, но прущее из ушей чувство самоиронии говорит собеседникам об обратном. Себя считает не то что бы страшилищем, но без излишней боли в сердце замечает свои недостатки, делать что-либо с которыми считает занятием пустым, аргументируя это тем, что «Мне поможет только эвтаназия».

По мнению Киви, на свете мало таких тем, не достойных хотя бы лёгкого осмеяния, найти своё веселье в каждой ситуации ей позволяет хорошее чувство юмора. За словом эта дамочка в карман не полезет, за действием – тоже, чуть почувствует угрозу, сразу принимает боевую стойку. Вывести её из себя довольно легко, впрочем, успокоить тоже не представляет большого труда, дайте только выпустить пар и всё вернётся на круги своя, возможно, девушка перед Вами даже извинится за всё, что в пылу гнева наговорила или натворила, с неё станется. 

Движения Киви можно охарактеризовать как «контрастные», вот у неё всё валится из рук, даже от одного чиха с оглушительным треском со стены падает полка, а вот её ловкие пальцы демонстрируют феноменальную мелкую моторику. Она то спотыкается по сотню раз об свои же ноги, то двигается с грациозностью балерины, точно так и было задумано изначально, и всё зависит от расположения духа Киви, которое она никогда не скрывает. Если она не хочет общаться, если у неё проблемы и вообще, идите к чёрту – она ясно даст это понять своей деланной мордой кирпичом. В любые другие моменты Киви – это юная особа, у которой всегда всё «пойдёт», ей не на что жаловаться, как и нечему радоваться, она готова скрасить Ваш вечер смешливым диалогом и утащить на прогулку дальше, навстречу приключениям, даже если Вы этого и не планировали. Сама же Киви ничегошеньки не планирует, не научена этому, зато кочевой образ жизни заставил всегда быть во всеоружии перед любыми обстоятельствами и девушку, кажется, ничто не способно заставить стушеваться и не среагировать вовремя, как будто всё так и нужно.

К собеседнику внимательна, умеет подмечать эмоции из-под лениво приопущенных век, точно она вот-вот клюнет носом в свою тарелку с салатом да там и останется до второго пришествия. Вероятно, это всё старые привычки по части пускания пыли в глаза, навязанные во время практики в воровстве и прочих видах обмана, но отказываться от них Киви не считает нужным. Девушка часто смеётся и любит корчить рожи во время повествования, она очень гордится своей подвижной выразительной мимикой и использует её на всю катушку. Она не переносит разного рода официоз и присущее англичанам расшаркивание, которое только отнимает время.
Ваша тайна:

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

 

Глава четвертая
Организационная

4.1 Средство связи: скайп: ragnborgh, аська: 686521325
4.2 Пробный пост под спойлер.

спойлер

- Это ложь, - даже не взглянув на Макса, нарочито холодно ответила Йордис, - как и то, что близнецы не могут нормально жить друг без друга. Даже такие, как мы.
Ей не понравилось то, как она это сказала, но оправдываться и исправляться ей уже не хотелось. Йордис говорила так, будто она была жива. Йордис говорила так, будто она была рядом. Всё это время. Тем самым опровергая своё утверждение и в глубине души понимая, что вот в этом и заключается настоящая ложь.
Йордис не могла без Вальдис, как не пыталась убедить себя в обратном. Она даже смирилась с осознанием, что все время, на самом-то деле, она бесконечно ненавидела сестру за отнятые у неё все прошедшие годы жизни и подавляла эту ненависть чувством вины и признательности за защиту от Рагнара там, в подвале, который сегодня полыхнул от одной недокуренной сигареты. И теперь Йордис злилась, на себя и на призрак в отражении, злилась за то, что знала – ей нужно, чтобы Вальдис её защищала. Сама она не справится, уже не справляется.
Наворачивающиеся слёзы были нещадно задавлены двумя пальцами, принявшимися потирать сомкнувшиеся побраговевшие веки. Плакать нельзя, нельзя кричать, нельзя слишком громко дышать, это всегда приводило к плохим последствиям. И надо бы оставить эти правила позади, не ожидать после надломленного вздоха и мокрого взмаха ресниц пощёчины, от которой опухала сразу половина лица. Приходилось питаться тишиной и темнотой вместо молока матери, а потому у Йордис лишь дёрнулись вниз уголки губ, и горло судорожно сжалось из-за стекавшей по корню языка горечи. Большего она не могла себе позволить, если хотела и дальше смотреть Максу в глаза со спокойной душой. У неё было правило: её душевные проблемы не должны никого касаться, и девушка собиралась его соблюдать.
Приехали до пункта назначения они быстро, тихо работал двигатель пикапа, напевая колыбельную вместо радио, специально для уставшей пассажирки, безвольно размякшей в сидении, словно её ждало впереди несколько часов однообразной езды. А в голове эхом отражались слова Макса о том, что Йордис и так видит больше, чем остальные. Да уж, намного больше, особенно теперь, когда способности развивались семимильными шагами, а самообладание девушки за всем этим совершенно не поспевало.
Знать правду – большая ответственность. Если ты знаешь о человеке всё, то появляется чувство, будто бы теперь вся его жизнь зависит только от тебя. Точнее, от того, что ты скажешь. Кто владеет информацией – владеет миром, говорите? На одном месте вертела Йордис такую власть.
Ей не хотелось знать всего того, что она теперь знает о не-Максе-не-Спейде, который отпустил руль, заглушил машину и сейчас огибал по косой нос пикапа, чтобы открыть новой горе-знакомой дверь. Без этого багажа знаний было бы проще смотреть на поджарую фигуру, слишком хорошо вписывающуюся в воображении Йордис в антураж боксёрского ринга. Или тюремной камеры. Или зала со столом для покера. Ещё бы Максу подошла каска и военная форма, а также пыль на лице, разбитая на неровные секторы стекавшими со лба и висков дорожками пота. Множество образов, не взаимосвязанных на первый взгляд декораций и костюмов из залитой слепящим светом гримёрки, всё это, как аляпистые нашлёпки, приросло к мужчине, накладываясь друг на друга. Йордис не видела мелочей. Не видела переломных моментов, когда один человек превращался в другого, как зритель не видит актёра, пока тот быстро переодевается за кулисами и рисует на лице новые гримасы, чтобы никто его не узнал, чтобы перевоплотиться как следует. Но этого видеть ей и не хотелось. Йор вполне хватило тех основных сведений, которые ей подкинула реальность, точнее, вскрыла черепную коробку и бесцеремонно затолкала туда ногой, омерзительно хлюпая об мозг.
Пока Йордис вылезала из машины, она предпочла не смотреть на Макса, сосредоточившись на том, чтобы ни одна нога не подкосилась, когда она на них встанет. Могла подвести любая, особенно та, которая не так давно пострадала от поломки и вынужденной замены деталей.
- Да, доберусь, не проблема. На ногу не обращай внимания, ей бы болты подтянуть да смазать… Всё в порядке, правда, - уверенно кивнула Йордис, позабыв про свою дежурную улыбку девушки, полностью довольной жизнью и всем, что в ней происходит. Сейчас не лезла.
Отойдя от машины и услышав, как хлопнула дверь за спиной, Йордис обернулась, чтобы в последний раз поблагодарить и попрощаться, но Макс явно не собирался отпускать свалившуюся на свою голову одноногую беду просто так. Девушка вопросительно вскинула брови, глядя на ссутулившегося мужчину, которого явно что-то беспокоило.
Йордис хотела стыдливо отвести взгляд после этого вопроса, словно прежде она застала Макса за чем-то непристойным, а теперь от неё требовали всех подробностей, что её глаза успели засвидетельствовать. Но она коротко вдохнула, набираясь сил для ответа.
- Про каждого из них, - на выдохе ответила Йор, после чего зажмурилась и стиснула в пальцах края куртки, как от приступа головной боли.
- Прости, - зачем-то сказала она, почувствовав после этого простого слова едва заметное облегчение. Раскрыв глаза, она с уверенностью посмотрела на Макса.
- Никто ничего не узнает, клянусь, - твёрдо заявила она, ощущая, что её силы на исходе. В это обещание она вложила почти всю оставшуюся волю, чей лимит теперь уже был исчерпан.
На прощание её не хватило, она поспешно отвернулась, чтобы скрыться в подъезде, крепко зажав ладонью рот и чувствуя, как краснеет лицо. Гордость сдохла, воля вместе с ней, а потому Йор не смогла дальше ломать каждодневную комедию и явственно захромала, пока поднималась по лестнице.
Ключами в замочную скважину она попала не с первого раза, но когда замок, наконец, поддался, пропуская хозяйку внутрь, Йордис, мазнув рукой по выключателю света, хлопнула дверью и сползла по стенке на пол. Задрала штанину, отстегнула протез, всё сквозь солёную пелену перед глазами. Она закинула культю на здоровую ногу, неловко притягивая покрасневший, разукрашенный мозолями обрубок поближе груди, и затряслась от рыданий, баюкая изуродованную конечность.
Совершенно беззвучно.