Вот уж воистину насыщенный на события год. Впрочем, разве может быть по-другому, когда у тебя есть только два варианта: торчать дома, помогая матери по хозяйству, или искать приключений на свою двенадцатилетнюю задницу. Почти тринадцатилетнюю. Скотт прекрасно понимал, что попадись он на какой-нибудь особенно вопиющей шалости, не видать ему четвертой "плойки" на день рождения. Он верил в это смутно - родители у него добрые - но все же не исключал такого скверного расклада. В тот раз в кондитерской его пронесло, но не может же Госпожа Удача вечно поворачиваться к нему лицом. Тем не менее, он принял вызов. В конце концов, двадцать фунтов на дороге не валяются. В крайнем случае накопит, а первый вклад уже имеется.
Как обычно по вечерам Скотт выгуливал Буллита. Он уже направлялся по проселочной дороге в сторону дома, когда она, поравнявшись с ним, предложила провернуть кое-какое дельце за наличные. А ведь ничего особенного делать не нужно. Всего-то помочь попасть в музей. Кроме того, Скотти преследовал свою собственную выгоду: он увидит недостроенное здание изнутри, сможет побродить по подсобкам, а сколько там, должно быть, разного барахла. Как-никак Штормовой остров имеет богатую историю, и Младшему Годфрею это хорошо известно в основном из рассказов бабули. А еще он знал, что если не согласится, Ундина найдет другого пособника на его место.
Сейчас Скотти шлепал по лужам, окольными путями пробираясь к зданию музея. Недостроенному зданию. Строительные леса облепили фронтон, и музей выглядел как великан, сидевший в клетке. На взгляд Скотта смотрелась эта клетка не очень-то надежно, но проверять он не собирался. Он все еще взвешивал все за и против, однако острое желание соскочить уже прошло. Пятерка лежала, надежно спрятанная в тайнике, в домике на дереве. Остальные пятнадцать фунтов ждали Скотта по завершению дела.
Капли дождя стекали по капюшону старенькой темно-синей курточки. Она была уже мала в рукавах, зато не промокала. Между деревьев уже виднелось цель. Девушки по близости не было, поэтому Скотт выудил из кармана на половину скуренную сигарету. Дымок тонкой струйкой пополз вверх. Никотин и правда успокаивал.
Скотт обошел здание, внимательно осматриваясь. На втором этаже горела пара окон. Он попробовал представить, как располагаются помещения музея. Когда закрылся магазин, находившийся на этом месте, Скотту было лет пять, а в сменивший его клуб Младшего Годфрея не пускали. Поэтому приходилось полагаться только на свои догадки.
Покончив с осмотром, Скотти нырнул в тень между колонн и замер. В висках громко стучало от предвкушения чего-то особенного. В конце концов, ему впервые платят за "грязное дельце" подобного толка. Он переминался с ноги на ногу, теребя в кармане телефон и зажигалку. Все прочее так же как и деньги он оставил в тайнике.
Ждал он совсем не долго, но как же лениво тянулось время. Минута похожа на целую вечность. Но вот Скотт заметил одинокую фигуру, приближающуюся к парадной лестнице. Мальчик уже приготовился обсуждать план дальнейших действий, но девушка скользнула в дверь. Скотти неуверенно последовал за ней. Не нравилось ему вот так вот заявляться сюда прямо через главный вход. По ее словам все было чисто, но Годфрея никак не отпускало дурацкое ощущение неладного. О чем она только думает. Это же холл, заставленный коробками и строительным хламом - никуда не денешься, разве что развернуться на сто восемьдесят градусов и бежать назад. Или... Вот, кажется, здесь будет будка билетерши.
Дверь за Скоттом с глухим звуком закрылась, но в ночной тишине ему показалось, что это было очень громко. Его посетило де жа вю, и не удивительно. Второй раз за неделю он лез, куда не просят. Темно хоть глаз выколи. Но ничто не заставит его включить фонарик на мобильнике. Мальчик двинулся вперед, пробираясь на ощупь. Черт. Кажется, он вляпался в сырую штукатурку. Ощущение было не из приятных, и он с отвращением вытер пальцы о куртку. А ведь его отпечатки теперь остались на стене.
- Еще один экспонат, что б его. - Шепотом выругался Скотти. Он старался как можно быстрее приблизиться к этой странной рыжеволосой девушке. Как ни крути, а рядом с ней он все же чувствовал себя спокойнее.

Отредактировано Scott Godfrey (2016-08-19 18:13:11)

Луч фонарика запрыгал по стенам коридора, и Скотт машинально поежился. Впрочем, говорить ничего не стал: уже привык к безрассудству своей спутницы. Он прошмыгнул в открытую дверь. В другом месте и в другое время он пропустил бы даму вперед - еще бы, такой шанс полюбоваться на женские прелести упускать нельзя - однако в данной ситуации это было не совсем уместно.
Его взору предстало большое помещение. Вот уж где можно разгуляться. Коробок было еще предостаточно, а это значило, что можно не беспокоиться об эхе, которое по своему обыкновению гуляет под высокими сводами пустых комнат.
Загадочная немка перехватила взгляд Скотти. Распакуем или поищем. Он несколько озадачился подобным вопросом. По разумению мальчишки, в данном случае в его обязанности входило подчиняться приказам, а не давать советы.
- Думаю, стоит поступить по обстоятельствам, герр Кре... - Скотт запнулся, осознав, что что-то не то сказал. Его смешили эти обращения. Он не изучал немецкий язык как иностранный в школе, однако знал, что к женщине следует обращаться не так. - То есть, фрау Кренен, - поправил себя Годфрей, густо покраснев. - Наверное, стоит начать с открытых, а потом как карта ляжет...
Он представил, с каким оглушительным треском скотч будет отставать от картонных коробок, от тех, что еще не распакованы. И почему он не захватил с собой отцовский швейцарский нож. Тот лежал в ящике прикроватной тумбочки, и на сколько знал Скотт, Годфрей-Старший не пользовался им уже достаточно долгое время. Даже если бы пропажа обнаружилась, никто бы не придал этому большого значения. Тем не менее, нож продолжал покоиться на своем месте, а Скотту предстояло найти другое решение.
Помедлив немного, он вновь окинул взглядом помещение. Если часть коробок уже распакована, значит и резак должен быть где-то рядом, если, конечно, смотритель не унес его с собой. Скотт прошел в центр зала, стараясь ступать медленно и осторожно, не вызывая шума, прикидывая, с чего начать. Затем направился к дальнему углу залы, решив, что разумнее будет вести осмотр по направлению к выходу. Попутно оценил шторы, которые не пускали тусклый ночной уличный свет. А ведь в крайнем случае за одной из них вполне можно устроить укрытие. Вот только нагромождения всякого хлама мешали. Мальчик ухватился за картонный край и потащил пирамиду из трех коробок на себя, освобождая место. Ему не пришло в голову, что молодой парнишка, который следил здесь за всем, мог заметить изменения в интерьере.
Верхняя из трех потревоженных Скоттом коробок оказалась открытой. Он обернулся в сторону спутницы и показал большой палец. На губах заиграла улыбка: ребенок сгорал от любопытства и нетерпения. Шепотом, но так, чтобы его было слышно он поинтересовался:
- А что конкретно Вы ищите? - в голосе зазвучали нотки скептицизма. Он уже сунул нос в коробку и ждал, пока глаза привыкнут к ее темноте. Внутри что-то белело, и вскоре Скотт, не без разочарования, обнаружил стопку блюдец, чашечек и прочей утвари для чаепития. Скукатища, пусть этому сервизу хоть сто лет. С досадой Годфрей втянул носом воздух, и тут же понял, что совершил огромную ошибку. Частички пыли защекотали нос, и мальчишка отпрянул от коробки, изо всех сил стараясь сдержать предательский позыв. Он зажал нос обеими руками и принялся пританцовывать на месте как настоящий средневековый шут, пытающийся развеселить придворную знать. И когда, казалось бы, опасность позади, когда Скотт расслабился, переводя дыхание, это удушающее желание чихнуть вернулось с новой силой. На этот раз сдержаться не удалось, и на каких-то пару секунд зал наполнился этим оглушительным и страшным - страшным в данной ситуации - звуком. Скотт застыл как вкопанный и только его взгляд судорожно перебегал от Ундины к двум большим дверным створкам в дальнем конце залы и к слегка приоткрытой двери, через которую они сюда попали.
"Вот тебе и безрассудство фрау Кренен", успело промелькнуть в голове Скотта. А ведь он еще ничего толком не осмотрел. Тоненькая ниточка, на которой держался его здравый смысл, не позволяющий ему по-настоящему запаниковать, вот-вот норовила лопнуть. Это читалось в его широко распахнутых, полных ужаса и стыда глазах.

Едва слышно щелкнул выключатель фонарика, и Скотту понадобилось время, чтобы глаза смогли привыкнуть к темноте. Ему не понравился звук, который донесся оттуда, где стояла иностранка. Когда мальчик связал услышанное с визуальным образом - он вспомнил, что на шее у девушки висело какое-то подобие кинжала в ножнах - ему стало нехорошо. Воспаленное детское воображение, щедро вскормленное сюжетами фильмов ужасов, яркими красками рисовало жуткую картину. Вот Ундина заходит к нему за спину и одним изящным движением вскрывает его горло, как настоящий ассасин. Когда Скотт играл в компьютерные игры, ему больше всего нравилось избавляться от врагов именно таким скрытным способом. Теперь же на лбу выступил холодный пот, а игры казались привлекательными ровно на столько, на сколько ребенку может нравиться вкус касторового масла.
Однако этим образам в его воображении не суждено было воплотиться в реальность. Скотт отметил что, едва не наложил в штаны от ужаса, как любил выражаться Большой Кирст. Львиную долю всех известных Годфрею ругательств он почерпнул из лексикона своего толстого друга. В данной ситуации они как нельзя лучше передавали палитру его эмоций.
Скотт, уже давно привыкший к темноте, с недоумением следил за тем, что вытворяла Ундина. Определенно необычный способ скрыться от посторонних глаз. С другой стороны, разве не то, что лежит на виду, сложнее всего обнаружить, если отчаянно искать?
Но, пожалуй, стоило прислушаться к совету рыжеволосой. Скотт обогнул выдвинутую несколькими минутами ранее пирамиду из коробок, и скользнул к окну. Он схватился за шторы, изнаночная сторона которых напоминала на ощупь джинсу (джинсы такой плотности он носил в ветреные зимы), а лицевая - мягкий бархат. Что-то подсказывало ему, что укрытие это нельзя было назвать самым надежным в мире - наверняка очертания его силуэта тенью падали на шторы - однако он полагал, что все лучше, чем лежать на холодном полу, как горе-солдат без окопа. Если бы здесь была миссис Годфрей, она непременно бы сделала замечание Ундине Кренен по поводу того, что молодой женщине не стоит лежать или сидеть на чем бы то ни было холодном, равно как и ходить босяком по кафельному полу, если она планирует заводить детей. Скотт частенько слышал подобные реплики в адрес своей сестры.
Мальчик затаил дыхание, прислушиваясь, стараясь разобрать любые звуки и шорохи, которые могли свидетельствовать о приближении постороннего. Как обычно в такие моменты время тянулось медленнее самой грузной черепахи. Скотт не знал, сколько прошло минут, или даже секунд. По крайней мере он уже успел досконально изучил узор на шторах. И как он мог так напортачить. Терпение лопнуло. Он почесал виновный во всем, что пошло не так, нос и огляделся. На подоконнике, позади него тоже стояли коробки. Черт возьми, сколько же тут барахла. Скотт привстал на цыпочки, пальцами одной руки предварительно зажав ноздри. Сейчас такая предусмотрительность была более чем комичной, ибо разумнее всего просто стоять и не производить лишних телодвижений. Однако Скотту казалось, что он торчит за шторой уже целую вечность, а сменившее страх любопытство скреблось где-то в подкорке, сводя сума.
Свободную руку он запустил в коробку, которая по счастливой случайности оказалась открытой. Одна ее створка немного мешала и, когда Скотти задел ее, издала неприятный звук из разряда тех, что заставляют слуховой нерв вопить в истерике. Скривившись от отвращения, он принялся на ощупь изучать содержимое. Ничего похожего на бумагу - будь то документы или дневники, которые искала немка - Скотт не нашарил. Зато, на этот раз под его пальцами были определенно не фарфоровые изделия. Металл, холодный и гладкий. Мальчишка просиял,  когда понял, на что в первую очередь наткнулся. Это же настоящая подзорная труба! Левее от находки лежало что-то, сильно напоминающее побрякушки, может какие драгоценности, кот знает. Его это не сильно интересовало. Но Скотт прекрасно понимал, что выудить желаемое, не подняв звона, никак не удастся, как бы ему того не хотелось. Чрезвычайно осторожно, по-одному он начал доставать из коробки кольца, браслеты, цепи и все в таком духе, складывая на свободный пятачок подоконника. Когда место закончилось, а горка из поблескивающих в ночном освещении побрякушек стала слишком большой и то и дело наровила рассыпаться, Скотт стал распихивать излишки по карманам. Среди них оказался и медальон в форме правильного треугольника.
От переполнявшего его восторга, Скотт совсем забыл где, с кем и при каких обстоятельствах находится, а слух его притупился.

Вопрос Ундины остался без ответа. Скотт просто-напросто его не услышал. Он нашел то, ради чего рисковал - что-то необычное и интересное, в его понимании, конечно. И нет, он не собирался забирать с собой трубу. Просто хотел запечатлеть ее в своей памяти и в памяти своего телефона в виде фотографии, чтобы потом, когда его класс пойдет на экскурсию - а у Скотта не возникало сомнений на тот счет, что в музее побывает вся начальная школа Солуэя в первые же три дня после торжественного открытия - он мог доказать, что самолично держал в руках это сокровище задолго до того, как сей предмет предстал на всеобщее обозрение. В связи с этим возникали некоторые риски, например, такие, как те, что остались на сырой от штукатурки стене холла. Но, черт возьми, кто вообще будет смотреть на эти стены, и у кого может вызвать интерес содержимое телефона двенадцатилетнего школьника. В этом и заключалось настоящее преимущество детства: никто не воспринимает тебя всерьез, поэтому тебе не нужно нести никакой ответственность за свои поступки. Ну, или почти никакой.
Подцепив пальцами край подзорной трубы с той стороны, куда следует смотреть, Скотт потянул ее наверх. Он вытаскивал вожделенный предмет аккуратно и очень медленно так, что оставшиеся побрякушки хоть и издавали недовольный, ворчливый звон, но как-то совсем приглушенно, даже тихо. Скотт улыбнулся. Он вспомнил, как будучи совсем малышком, лет пяти или шести, наблюдал, как старшая сестра пыталась вытащить плюшевого зайца из игрового автомата. Она потратила целых три фунта - все, что имела - и несметное число попыток, но ей так и не удалось победить лохотрон. И сейчас Скотти представил свою руку в виде той железной трехпалой клешни, которая вытаскивала мягкие игрушки. Только подзорная труба была отнюдь не такой невесомой, как плюшевый зверек. И у Скотта не было права на ошибку. Его пальцы до боли напряглись и побелели. Он закусил губу и сделал последний рывок. В отличие от Мэри, ему улыбнулась удача. На помощь пришла свободная рука: обхватила тело подзорной трубы и он уже без особого труда извлек желаемое из коробки. Его плюшевый заяц был у него в руках.
Годфрей-младший отложил в сторону свой трофей и торопливо вытащил из карманов драгоценности, поместил обратно в коробку. То же самое он проделал с теми, что лежали на подоконнике, освобождая пространство для того, чтобы беспрепятственно опробовать трубу в действии. Однако медальон в виде равностороннего треугольника завалился в глубину кармана, спрятавшись между телефоном и зажигалкой, поэтому не вернулся на прежнее место.
Скотт поднял свой трофей и принялся с интересом его разглядывать. Труба представляла собой два цилиндра, один поменьше, другой побольше. Между ними находилось колесико, похожее на пухлую шестеренку. Мальчику нравился потертая бронза корпуса трубы. Годфрей не являлся историком или археологом, но ему было приятно представлять, что этот кусок железа не какой-нибудь там театральный реквизит, а настоящий атрибут пирата, который побывал, быть может, не в одном морском сражении. Найти такую штуку, это почти как обнаружить револьвер времен второй мировой.
Мальчишка облокотился на подоконник и вскинул подзорную трубу, заглянул в глазок и начал аккуратно крутить колесико, наводя резкость. Поначалу все расплывалось, резало глаз, однако в конце концов ему удалось управиться с настройками. Теперь Скотт мог детально рассмотреть крону старого дуба за окном.
Восторгу его не было предела. Сколько всего интересного можно провернуть с помощью этой штуки! Он выскочил из-за занавесок и кинулся к Ундине, вскидывая руку с зажатой в ней трубой над головой. Мальчику нужно было непременно поделиться с кем-то своей находкой. Щеки его горели, а глаза блестели от переполняющего возбуждения.
- Мисс, мисс Кренен! - От волнения Скотти даже забыл, что перед ним немка, и ему чудом удалось понизить голос до шепота. - Вы можете себе представить, что я нашел?! - Он почти задыхался, - она работает, представляете?! Работает, еще как работает!!! - Скотт торопливо подошел к девушке, суя ей по нос свое сокровище.

Галлахер сидел в небольшом помещении, куда давно принес из дома электрический чайник и все сопутствующее. Строители тоже иногда пользовались и комнаткой и чайником. Уильям не возражал. В девяносто пяти процентов случаев он даже не замечал этого. Но сейчас строителей не было, комната была пустынна. Уилл поставил чайник греться, а сам уселся в кресло, откинулся на спинку и уставился в потолок. Строки из каталога все еще скакали перед его глазами как стадо сумасшедших кроликов, а Уильям их упорно отгонял. Нет, он пришел сюда отдохнуть.
Чайник вскипел и выключился, но Галлахер не спешил наливать чай. Он немного задремал. Крепким этот сон назвать было нельзя.
Во сне Уильяму чудилось, что он едет на двухколесной колеснице одетый в красивую тунику и штаны. Плащ пафосно развивается от ветра. И вот он, Галлахер, въезжает в таком виде в город, в современный город. Сначала люди вокруг пребывают в молчаливом недоумении, а затем начинают шептаться. И как они не понимают, что именно так должен выглядеть настоящий мужчина.
В конце концов люди начинают смеяться в голос. Уильям, который все это время ехал с гордым видом, слышит, как в его адрес летят насмешки, улыбка пропадает с его лица. Он пытается что-то ответить, говорит, что люди не правы.
- Вы не понимаете, я сейчас все объясню... Нет, не трогайте лошадь!
Уилл вздрогнул и проснулся. Кажется, он даже говорил вслух и пришел в себя от звука собственного голоса. Поняв, что ни в какой колеснице он не едет, а люди вокруг не насмехаются над ним, как минимум, потому что отсутствуют, Уильям слегка помассировал затекшую шею и посмотрел на часы.
Действие оказалось более, чем бесполезным. Галлахер не имел ни малейшего понятия, сколько было времени, когда он сюда пришел. Привычка теряться во времени и пространства давно стала неотъемлемой частью Уильяма, но часы он, тем не менее, носил.
- Пора за работу, - сказал Уильям самому себе встал и вышел из комнаты.
Где-то за несколько шагов до двери, которая вела в помещение, где Уильям обычно работал, мужчине почудилось, что он слышит голоса. Что бы это значило? Кому это, кроме Уилла, конечно, пришло в голову сидеть в музее в такое время? Может директор музея окончательно заработался, и теперь его преследуют галлюцинации? Только этого не хватало.
Но Галлахер снова что-то услышал, на этот раз сомнений не было. Кто-то говорил, причем женским голосом. Женщины как-то совершенно не ассоциировались у Уильяма с опасностью (исключая тех случаев, когда они расхаживали в публичных местах в облегающих платьях и чулках), поэтому паниковать Галлахеру в голову не пришло. Скорее он был обескуражен.
Уилл открыл дверь тихо-тихо и попытался всмотреться в то, что все-таки происходило в комнате.
- Добрый день, - просто сказал он. Бежать сломя голову к телефону, чтобы позвонить в полицию, как-то не хотелось, однако Уильям чувствовал страх и то, что его тело напряжено. Кто посмел вторгнуться в его владения и с какой целью?

Крёнен редко легко удавалось находить общий язык даже со взрослыми людьми, не то что детьми или подростками, а потому она не могла не радоваться тому, что ей всё же удалось поладить со своим подельником. На лице девушки вновь расцвела улыбка, придавшая её на первый взгляд непривлекательным чертам некоторое обаяние.
– С удовольствием, герр Годфрей, только мне свою электронную почту напишите, – она и сама не ожидала, что от неё потребуется лишь подыграть фантазиям мальчишки.
Впрочем, если бы не тот факт, что даже спустя полгода после того, как она приехала в Северный Солуэй, многие старожилы её недолюбливали, она бы не была столь рада любой искренней дружбе.
Но едва она успела начать проникаться к своему подельнику той симпатией, которую испытывают взрослые к детям за искренность их эмоций, пусть даже та часто лишь кажется такой только потому, что детское и подростковое воображение обладает достаточной силой, чтобы и представляемые чувства начали казаться настоящими тому, кто их нафантазировал, а потому не вызывают сомнений у окружающих, мальчик сказал то, что она ожидала услышать от него с того самого момента, когда они проникли в неоткрытый музей. Но даже ожидаемое сомнение, опять же продиктованное лишь неопытностью юности, а потому не заслуживающее осуждений, не могло не вызвать у немки разочарования. Ей, выросшей среди книг, было непонятно, как могут быть неинтересны письменные свидетельства былых времён, из которых можно было узнать об оных куда больше, нежели из пусть и красивых, но неспособных поведать историю своих владельцев во всех подробностях вещи вроде той же подзорной трубы. И она бы не сумела скрыть начавших было захлёстывать её эмоций, если бы не случилось того, чего рыжая боялась больше всего.
Их всё-таки застали на месте преступления.
Крёнен резко обернулась к дверям полутёмного зала, распахивая полы плаща-накидки, пытаясь таким образом закрыть своего подельника от мужчины, на которого устремился свет её фонарика. Из темноты проступил импозантный брюнет, в котором с первого взгляда угадывался директор ещё не открывшегося музея. Девушка направила бледный луч ему в глаза, скорее подчиняясь своему страху, нежели действительно рассчитывая ослепить его и сбежать, тем более, что он закрыл единственный выход. Конечно, она могла бы попытаться открыть окно, но вряд ли ей бы это удалось быстрее, чем он успел бы опомниться.
По шороху за своей спиной рыжая догадалась, что мальчик оказался не промах и догадался хотя бы попытаться спрятаться, но опускать полы плаща не спешила. Со стороны она сейчас выглядела так, словно изображала вампира из старых фильмов, приготовившегося не то броситься на жертву, не то взмыть под потолок. Для стоявшего на пороге зала мужчины впечатление портил свет её фонарика, благодаря которому ему её почти не было видно.
Отвечать на приветствие девушка не спешила, обдумывая своё незавидное положение. Скрыть от Галлахера своего подельника она попыталась отнюдь не по доброте душевной, а потому, что если бы их поймали вдвоём, то в глазах общественности она бы стала не просто воровкой, а отъявленной бандиткой, развращающей подрастающее поколение. Если бы директор музея поймал Годфрея, а ей удалось спрятаться, немка и не подумала бы выходить из укрытия, даже выдай её мальчик ещё до начала допроса. Но попалась именно она.
Крёнен нервно сглотнула. Немая сцена затягивалась, и с каждой минутой девушка теряла уверенность в себе. Она уже не раз оказывалась в подобных ситуациях, а потому она никак не могла допустить, чтобы Галлахер вызвал полицию.
– Добрый день, герр Галлахер, – от волнения рыжая заговорила даже с более сильным акцентом, нежели обычно. – Очень рада вас видеть… – она так и стояла в позе напуганного нетопыря, не отводя луча фонарика от глаз мужчины.

- Раз Миссисипи, два Миссисипи, три Миссисипи... - неслышно, одними губами считал Скотт. Он все еще не мог прийти в себя и все ждал, когда же штора распахнется, и он увидит пару горящих яростью глаз. Он пока не решил, чьи это будут глаза. Ставил на зеленые огоньки рыжей немки. Он не сомневался, что та посчитает его гнусным предателем. Но у него же есть оправдание: Галлахер просто не мог не увидеть мальчика, который подобно зомби зашел за занавеску. Да он в этот момент и был настоящим зомби. Иначе этот ступор, в который впал Скотт, не назовешь. Поэтому ему и в голову не пришло, что светом своего фонарика Ундина Кренен ослепила Галлахера и тот не знал, куда конкретно скрылся приспешник, и кем вообще он являлся.
Смотритель музея тоже хорошо подходил на роль разъяренного быка. Вот сейчас он схватит мелкого засранца, и, выхватив из рук мальчишки подзорную трубу, в сердцах раскроит ею хрупкий детский череп. Случайно. Состояние аффекта и все такое. Скотт читал криминальные новости, где говорилось, что муж зарубил топором жену и ее любовника за измену. Адвокат обвиняемого пытался добиться оправдательного приговора для своего клиента, сославшись на это самое состояние аффекта. Но прокурор доказал, что злоумышленник руководствовался холодным расчетом и жаждой мести, и горе супруга отправили в тюрьму на двадцать лет.
Ноги стали ватными, а руки, напротив, казались свинцовыми, словно весили целую тонну. Скотт опустил взгляд. И не удивительно, что они казались такими тяжелыми. Он же до сих пор держал в руках трубу.
Зажегся свет. В укрытии тут же наступил полумрак. Глазам мальчика не было больно от внезапной вспышки, но от неожиданности он вздрогнул. К нему только начало возвращаться самообладание, а тут очередная смена обстановки. При свете окружение и правда поменялось. Скотт мог судить лишь по тому, что было доступно его взору: шторы не позволяли разглядеть даже очертаний близко стоящих к ним предметов, только падающие тени, но через щель между ними Скотт видел пирамиду коробок, которую сам же и двигал. Поэтому мальчик превратился в одно сплошное ухо. Правда, сильно напрягаться не было никакого смысла - все и так было слышно. Гораздо важнее сейчас самому не издавать лишних шорохов, чтобы не привлечь внимание. А с подзорной трубой в руках шансы на его поимку сильно возрастали. От нее нужно было избавляться как можно скорее.
Но пока Скотт ждал. Как же он все-таки не любил это. Ждать. И дело даже не в присущей детям неусидчивости. Через секунд пятнадцать принудительного ожидания Годфрей пришел к выводу, что по всей вероятности о нем либо забыли, либо просто не знали, куда он спрятался. Значит, пришло время действовать.
В его укрытии было достаточно места, но не на столько, чтобы развернуться не триста шестьдесят градусов и не потревожить штору. Двигаться он мог только пригнувшись, чуть ли не на корточках, прижавшись боком к стене: под подоконником пространства было больше, однако существовал риск, забывшись, сильно удариться затылком.
Скотти огляделся по сторонам, прикидывая, какое направление выбрать. По правую руку лаз казался узким и темным, видимо, коробки там стояли плотнее к шторам. Поэтому мальчик решил двинуться налево. Медленно и с такой осторожностью, будто на голове у него стоял сосуд с кислотой, он опустился на колени. Со стороны его движения смотрелись комично и неуклюже, но своего Годфрей добился. Очутившись на полу, он с той же аккуратностью положил трубу, прислонив ту к плинтусу, и почувствовал безграничное облегчение.
Тут в голову ему пришла одна мысль. Идея сумасшедшего, но ведь могло сработать. Должно было сработать. Оставалось только выбраться из комнаты. Скотт видел то, что ему было нужно, когда проходил по коридору. Не исключено, что и в комнате это имеется.

Если бы события не развивались довольно быстро, точнее если бы Уильям включал свет медленнее, он успел бы нафантазировать, что там за отталкивающая внешность ждет его по ту сторону темноты.
Галлахер остановился возле очередной пирамиды из коробок, за которой искал сообщников женщины, и, никого не найдя, уставился на рыжеволосую. В голове зачем-то стадом проскакали моменты из детективных фильмов, которые Уилл, будучи студентом, смотрел за компанию с друзьями. Да что же он, хуже тех детективов. Профессия Галлахера предполагала наличие наблюдательности и причинно-следственных связей, поэтому он оглядел женщину с головы до ног, пытаясь по какой-нибудь мелочи вроде сережки или следов на одежде определить... все. Не вышло. Совсем.
А женщина тем временем совершала довольно странные действия с телефоном. Выдумка неплохая. Или не выдумка? Каждому человеку нравится думать, что он способен на уровне интуиции определить, правду он слышит или ложь. Галлахер наклонил голову вправо, пристально глядя на это странное создание, оказавшееся в музее, потом налево, его рот слегка приоткрылся.
Секунд через пять Уильям закрыл рот, слегка расслабил мышцы, тряхнул головой и пошел вдоль комнаты.
- Мне, пожалуйста, мисс... - протянул он, подходя к двери, ведущей к свободе для всех присутствующих, сколько бы их не было. - Чашечку рассказа о том, что Вы здесь делаете. А остальные...
Уилл сказал это потому, что ему показалось, будто штора слегка зашевелилась, но Галлахер не был уверен в том, что сам не стал причиной этих шевелений. Расхаживая по комнате и резко сбрасывая ткань с коробок, он мог устроить в помещение небольшое торнадо.
- А остальные, - повторил Уильям после очередного осмотра комнаты глазами. - Должны знать, что в музее уже установлены камеры видеонаблюдения. А куда эти камеры транслируют изображения, я вам сообщать не собираюсь. Поэтому, даже при условии, что вы сейчас ускользнете отсюда неузнанными, прихода полиции в ваши дома не избежать. Итак, у вас есть шанс сдаться добровольно и рассказать все мне или быть пойманными полицией. А они могут и не быть такими добрыми как я, с ними не так-то просто договориться. А я, как видите, все еще даже никого не бью.
Не было в музее камер. Или были, но Галлахер пропустил тот момент, когда их установили. Строители что-то делали... Но Уильям следил лишь за тем, чтобы они не трогали экспонаты.
Довольный своим планом Галлахер скрестил руки на груди и прислонился к стене у двери.

Поверил или не поверил? Крёнен не отводила от Галлахера пристального взгляда зелёных глаз. В голове у неё, подобно изображениям калейдоскопа, мелькали идеи того, как выкрутиться из сложившейся ситуации, которая была для неё заведомо проигрышной.
Хозяин музея видел её в лицо и слышал её голос, а потому, даже если и не узнал, то уж точно понял, что перед ним не уроженка Северного Солуэя. Попробуй рыжая сейчас бросить на произвол судьбы своего наивного в силу возраста напарника и убежать, пользуясь тем, что дверь зала была по-прежнему открыта, а мужчина больше не стоял в проёме, ему бы не составило большого труда выяснить, кто является единственной немкой на острове, после чего ей осталось бы только ждать прихода полиции или бежать в леса. Последнее, впрочем, стало бы слишком уж детским поступком. Достойным её подельника.
Девушка облизнула пересохшие губы.
– Я слышала, на этом острове ветеран Битвы за Британию жил, – заговорила Крёнен, медленно наступая на Галлахера. Её рука легла на украшенную эмблемой в виде красно-белого ромба с вписанной в него чёрной свастикой рукоять ножа. – Он хранил в качестве трофея Железный крест моего дедушки. Я хотела фамильную награду обратно получить! – она резко выпрямилась и, несмотря на то, что мужчина превосходил её ростом, посмотрела на него сверху вниз. Нож почти бесшумно выскользнул из ножен.
Весь этот нелепый спектакль был призван отвлечь Галлахера от обыска зала. Крёнен надеялась, что он примет её за сумасшедшую, а потому предпочтёт и дальше пытаться заболтать, а не попытаться обороняться. И всё же было видно, что она колеблется. Да и было из-за чего – ей предстояло оказаться за решёткой по обвинению или в ограблении, организованном группой лиц по предварительному сговору вкупе с вовлечением несовершеннолетних в преступную деятельность, или в угрозе убийством, но уже единоличной. И то, и другое грозило ей не только лишением свободы и, вероятнее всего, депортацией из Соединённого Королевства, но и утратой любой надежды посвятить себя научной деятельности – вряд ли хоть один университет пожелал бы иметь дело с преступницей.
Немка не отрывала обречённого взгляда от глаз англичанина. Не обдуманно достав нож, она взяла в заложники себя же саму, поскольку теперь ей оставалось или доиграть этот неудачный спектакль до конца, или сдаться и во всём сознаться, попутно лишившись оружия, которым некогда был награждён её дед.
И в этот момент Галлахер вновь заговорил. И то, что он сказал, заставило Крёнен опустить руку с ножом. В её глазах появилось недоверие, и она машинально посмотрела по сторонам, внимательно присматриваясь к углам под потолком. Если в музее и в самом деле были установлены камеры видеонаблюдения, она только что подписала себе смертный приговор. Вот только, если Галлахер не врал, почему он вёл себя так, словно не был до конца уверен в том, пришла ли она одна или с кем-то? Ведь он должен был увидеть всё на мониторах пресловутых камер, раз уж ему, как это следовало из его же слов, было известно, где они находились. Если они и в самом деле были. Конечно, запись с них могла идти и сразу на какой-нибудь жёсткий диск или и вовсе видеоплёнку, минуя какие-либо мониторы, но это делало систему видеонаблюдения бессмысленной. Да и с чего бы вдруг ей работать, если музей ещё даже не открылся?
Девушка подавила совершенно детское желание приставить нож к шее мужчины и потребовать от него, чтобы он отвёл её к серверу, на котором хранились пресловутые видеозаписи, чтобы она могла их уничтожить. Сделав это, она бы уже окончательно пересекла черту.
– Мы одни здесь, герр Галлахер, – с нарочитой театральностью произнесла Крёнен, картинно проводя ножом по своему горлу. – Только вы и я. Отдайте мне Железный крест, и я уйду.
Приди она в музей одна или будь уверена, что её подельнику удалось выбраться, то вместо этого принялась бы слёзно умолять мужчину отпустить дурочку, но вероятность того, что её тайна может раскрыться, заставляла её продолжать весь этот спектакль.
Решение пришло внезапно. Откуда-то из-за занавески послышались треск и шорох. Крёнен вдруг дико заорала и, выронив нож, прыгнула Галлахеру на руки, сбив его с ног.
– Крысы! Крысы! Ди Раттен! Ди Раттен! – вопила девушка, изо всех сил прижимаясь к мужчине, словно и в самом деле перепугалась до смерти. – Спасите! Хильфе!

Ситуация ухудшалась с каждой секундой. Незадачливая преступница никак не могла проверить, выбрался из музея её подельник или нет, а потому была вынуждена продолжать свой нелепый спектакль, высшей наградой за который ей могла стать только тюремная камера. Впрочем, стоило рукам хозяина не открытого музея стальной хваткой сомкнуться на её запястьях, и рыжая забеспокоилась уже не только о своей и без того не слишком-то хорошей репутации в городке. Даже истинный джентльмен мог не ограничиться лишь словами после того, как ему угрожали ножом.
– Потрудитесь запомнить: я никогда и никому не угрожаю. Я или предупреждаю, или наказываю! – стараясь придать голосу холодное звучание, произнесла Крёнен, медленно вдохнула, словно принюхиваясь к Галлахеру, а потом вдруг резко оскалилась, чуть ли не щёлкнув зубами прямо у него перед носом. Эффектность сцены испортило то, что между ними вместо бронированного стекла был лишь воздух, а он надёжно держал её за руки и вряд ли воспринимал как серьёзную угрозу.
Озвученное хозяином и хранителем не открытого музея предложение и в самом деле могло показаться весьма заманчивым в сложившейся ситуации, но его портила перспектива не только ничего не приобрести в результате этой вылазки, но ещё и расстаться с принадлежавшим её деду ножом, а попутно стать козой отпущения за все музейные пропажи, в коих могли оказаться виновными как её подельник, так и сам Галлахер или нанятые им рабочие, и это немку отнюдь не прельщало. Вот только она оказалась не в том положении, чтобы диктовать условия уже в тот момент, когда он появился на пороге зала.
– Если вы отпустите меня, я нож спрячу, – произнесла девушка. Теперь в её голосе чувствовалось уже не только нервное напряжение, но и истерические нотки. Она и в самом деле начинала подумывать, не закатить ли припадок, после которого Галлахеру уже точно будет не до того, одна ли она пришла, и всё же гордость заставляла её повременить с этим чисто женским средством защиты до того момента, когда иного выбора у неё не останется.
А её мучитель вновь заговорил, и напоминание о камерах едва не заставило Крёнен и в самом деле согласиться на поставленные ей условия, но в последний момент её бившийся в панике разум ухватился за едва заметное противоречие в ультиматуме Галлахера.
– Ах, да, камеры, – всё ещё дрожащим от напряжения голосом отозвалась рыжая. – Но, если они есть, вы меня в пропаже чего бы то ни было никак обвинить не сможете! А, раз вы угрожаете мне этим, значит, никаких камер здесь нет! И это я могу вас в том, что вы наивную иностранку в своё логово древние украшения показать заманили, а потом к ней приставать начали, но она вам отказала, и вы из мести её в краже обвинить решили! Остров у нас небольшой, так что сплетни, даже если вы оправдаться сумеете, разойтись успеют! Хорошая реклама для вашего музея, не так ли? – она резко дёрнулась, пытаясь вырваться из его хватки.

Понаблюдав какое-то время за действиями рыжеволосой взломщицы, Уильям утвердился во мнение, что она вряд ли имеет прямое отношение к преступному миру. Слишком уж импровизированными были ее движения. Наверняка преступники чувствуют себя более уверенно и имеют наготове несколько почти беспроигрышных планов в случае, если их застукали на месте преступления. Разумеется, быть уверенным в своих догадках полностью Галлахер не мог. Не та ситуация. Но все же себя более уверенно, к тому же первый шок от необычности событий спал.
Незнакомка все еще пыталась демонстрировать гордость или как там называется та женская черта, которая отвечает за лишние слова в неподходящей ситуации, суть которых сводится к тому, что она, женщина, сильна духом и прекрасна. Сейчас Уилл не готов был восхищаться, он лишь усмехнулся.
- Отпустить, значит? - переспросил Уильм, словно не расслышал условия женщины. Галлахеру продолжали мерещиться звуки, но он боялся, что, оторви он взгляд от пойманной воровки, она все-таки засадит ему нож куда-нибудь в бок. А угрозы, несмотря на то, что по словам женщины угроз она не делает, продолжали сыпаться. Уилл же не опускал рук. В какой-то момент он даже моргать перестал.
- Конечно, Вы можете обвинить меня в чем-то. Это ведь я незаконно влез в музей, я размахивал ножом перед Вами, а мои слова, конечно же, свидетельствуют только о том, что я страстно Вас желаю. Что-то Ваша логика окончательно захромала. Но в одном Вы все-таки правы, реклама музею обеспечена. Выражаю Вам благодарность. Ничто так не притягивает внимание, как происшествия из криминальной хроники. Представляете, Ваше имя будет во всех заголовках. Газеты будут разрываться от догадок, что же Вы хотели украсть. Посетители будут втройне тщательнее рассматривать каждый экспонат, придумывая собственные версии.
На лице Галлахера появилась ухмылка.
- Итак, еще раз повторяю: Вы должны немедленно бросить нож. Это Ваш последний шанс выйти сухой из воды. Я бы на Вашем месте им воспользовался.
В подтверждение своих слов Уильям сжал руки женщины сильнее, а затем снова ослабил хватку. Ситуация даже начала надоедать директору музея. Ему всегда казалось, что вторжения куда бы то ни было, а тем более в музей, развиваются как-то иначе, динамичнее что ли. Но прочитанные художественные произведения и просмотренные фильмы, видимо, снова соврали. Ну не разочарование ли? Однако Уилл готов был признаться самому себе, что ему хочется, чтобы натянутая обстановка сменилась чем-то иным как можно скорее.

Отредактировано William Gallagher (2016-11-09 12:47:37)

Внезапный душераздирающий крик немки - что уж говорить, кричать ей удавалось на славу - заставил Скотта вздрогнуть. Он даже ударился головой о коробку позади себя, однако, глухой звук взаимодействия его затылка с картоном едва ли можно было расслышать за этими воплями. В тот же момент мальчишка подскочил и надавил на дверную ручку. Та легко поддалась, и вот Годфрей-младший уже по ту сторону двери.
Скотт не видел и, казалось, не слышал, что происходило дальше, он просто бежал по длинному, узкому, заставленному всевозможным хламом коридору, ведущему к выходу из здания. Ноги сами несли его прочь. Какое-то время он даже боялся оглянуться. Но не дававшая покоя идея заставила его остановиться у самой двери. Он медлил, размышляя. Ему нужно помочь Ундине. Он должен, ведь она рискнула всем ради него. На этот раз он не сбежит, не предприняв никакой попытки, не струсит. Он поступит правильно, как и положено настоящему мужчине, за все те промахи и мерзкие поступки, которые он уже успел совершить за свою короткую жизнь. Он себе не простит, если оставит все как есть. И это касалось не только данной ситуации. Он твердо решил, что непременно поговорит с ней обо всем, что произошло за эти два года. Попросит прощения за все.
В груди гулко стучало сердце: от волнения, от бега, от очередной порции адреналина, попавшей в кровь, и от амбиций, которые захлестнули его подобно многофутовой волне. Ему даже начинало нравится это состояние. Скотт поднял голову наверх и огляделся по сторонам в поисках электрического щитка. Глаза уже успели привыкнуть к царившей в коридоре темноте. Не обнаружив по-близости искомого, он решил расширить круг своих поисков и заглянул в маленькую комнатку, напротив входной двери. Будка билетерши, которую он заприметил еще в самом начале.
Крошечная, душная каморка, больше смахивающая на уборную, однако - бинго! - именно здесь Скотт обнаружил электро щиток, который, как казалось Скотту, мог решить все его проблемы одним махом. Теперь он действовал по наитию. Подтащил стоящий в углу стул, очистил его от всего ненужного, забрался на его, и, используя экран телефона в качестве фонарика (медальон он вновь не обнаружил), заглянул в содержимое висевшей на стене коробки с множеством рычажков. Не долго думая - а именно отсутствием здравого смысла руководствовался в последнее время новоиспеченный спаситель всех и вся - Скотт одним взмахом руки опустил разом все рычажки. Однотонный, мерный гул, доносившийся от коробки мгновенно стих, и в воцарившейся тишине Годфрей ощутил нечто зловещее. Он быстро спрыгнул со стула и дал деру, как и полагается нашкодившему мальчишке.
Выскочив из здания, он накинул порванный капюшон своей старой куртки и припустил в сторону ферм. Только его и видели. Остановился он только, когда добрался до домика на дереве - своей штаб-квартиры. Предстояло избавиться от куртки, которая, казалось, кричала: этот мальчик плохо себя вел! Арестуйте его, накажите его!
Мокрое от пота и дождя лицо белело во мраке домика подобно луне. Скотт поспешно вытащил из кармана телефон и зажигалку. В этот момент на оцеревший от влажности деревянный пол что-то выпало с глухим стуком. Что-то очень похожее на большую монету, только не круглую. Оно тускло блеснуло, когда его коснулся свет от экрана телефона. Скотт догадался, что, по всей видимости, не все вытащил из карманов, когда возвращал безделицы на место. Он с долей любопытства, которое присуще детям, разглядывал треугольный медальон. Любопытная, но скорее всего бесполезная штуковина. И куда теперь его денешь. Не возвращать же обратно, особенно сейчас. Скотти сунул украшение обратно в карман, скинул с себя куртку и, свернув ее, спрятал под одно из сидений, имевшихся в домике. Потом проверил свой тайник, удостоверился, что аванс Ундины на месте, выкурил последнюю в заначке сигарету и со спокойной душой покинул штаб-квартиру.

Отредактировано Scott Godfrey (2016-11-13 14:52:10)