Она подралась с Миком. Вообще-то впервые. Шпала обкурился и понадеялся на продолжение банкета, закупил хавчика огромный пакет, который опять же пришлось от машины тащить ей самой, потому что парень был в неадеквате, а в руках кроме всего прочего еще был драгоценный сверток с его толстовкой и документами внутри, спертыми у Чейга. Мик неплохой парень сам по себе. У него всегда можно было переночевать на халяву, но сегодня так не хотелось никого видеть. Долгий день ни о чем подходил к концу, до баржи из города переться было не с руки, а Мик как всегда мог взять тачку у отца, но почему-то решил, что именно сегодня он ее трахнет. Тянул за руки, ухо облизывал. Протащил чуть ли не по всему причалу, а Элспи никак не могла с ним справиться. Тощий Шпала хоть и был малолеткой в ее понимании, но все же намного сильнее. Шум волн, никаких людей по близости - только эта сопящая рожа, которой она совершенно ясно и громко сказала свое решительное "отвали". И тогда она ударила его. Расслабилась и внезапно напала, когда он уже решил, что девчонка не против. Может быть она перестаралась, когда звонила ему? Слишком многообещающе звала забрать ее? Но какого черта? Она уже давно была одним сплошным "трахни меня", но никогда Мик с ней так себя еще не вел. После секундной потасовки и падения толстовки в воду герой с надрывом орал ей что-то с причала, сукой называл и кем-то там еще, красиво так и театрально описывая ей как она не права и какого чудного потеряла парня, но Эласадж была увлечена вылавливанием писем и документов, так что ей было насрать. Убрался бы поскорее и ладно. Не раздумывая, когда все только произошло, Элспи бросила пакет с продуктами под ноги и прыгнула с причала в море. Ледяная вода не располагала к ведению беседы. Бумажки тонули, пытались уплыть на волнах подальше, занырнуть под причал, где в темноте было бы их не отыскать совсем, но Эл плавала, пробиваясь сквозь черную воду, фыркала и ныряла, только бы выудить все до единого сокровища, доставшиеся с таким трудом. Как Мик свалил она даже и не заметила. Орал что-то, а потом его просто не стало. Уехал и черт с ним. На пристани у пакета из магазина лежали конверты и рвущиеся от одного прикосновения листы. Элспи думала об этом, когда пыталась подтянуться на руках из воды обратно. Проще было бы вернуться по воде на берег, но намокшие кеды и сведенная судорогой нога не располагали к морским прогулкам даже на самый ничтожный десяток метров. Элспи замерзла и еле передвигалась, изо всех сил стараясь выбраться из воды. Вот так по жизни и бывает. Что-то ломается в шаге от дома, выходит из строя, но в самый неподходящий момент. И вроде бы ничего сложного - просто возьми и подтянись на руках. Вот он - дом. Уют и тепло, но пальцы срывались, тело немело, а судорога заставляла думать не о том, не о главном, утаскивая сопротивляющуюся ныряльщицу на дно. Было бы глупо так утонуть. Глупо, но, наверное, правильно. Тогда бы какой-нибудь осел точно вспомнил, что у нее сегодня был день рождения. Повиснув на руках и кое-как перебирая ими, Элспи медленно, с паузами на отдых, двинулась к берегу, чтобы там, где ноги уже достали до дна, забраться на ненавистный настил и долго валяться на нем, стуча звонко зубами, стараясь отдышаться и растереть ногу. Просто лежать, смотреть вверх и чувствовать себя живой, смакуя растущий в груди холод и какое-то дикое, необъяснимое желание не оставаться одной. Как глупо. До еле сдерживаемой паники. Когда просто жизненно необходимо, чтобы рядом была живая душа. Может, кролика завести? Или черепашку. Сгонять в паб? Вернуться в город и развести там какого-нибудь пердуна? Напиться? Отыскать Клэр или Тину. Ага, и встретить у сестер Толбот Мика. При мысли о Шпале подобные желания улетучивались. А в небе тоже не было ничего. Туман окружил качавшуюся на волнах баржу и весь остров, накрыв его плотным, сливочным куполом, отгораживая от всего мира, ото всех на земле людей. Кажется, Элспи похерила наушники, болтавшиеся до этого в вырезе майки, и сигареты из кармана шорт. Но это мелочи, больше она переживала о документах Чейга. Холод подгонял и жалил. Прихрамывая, Элспи дошла до лежащих на досках бумагах, кое-как запихала их в пакет с едой, что-то все-таки умудрившись в процессе порвать, и поковыляла к барже.
- Прид-д-дурок, - где-то раздался скрип и девчонка вздрогнула, тут же решив, что это шалит грузовой кран. Баржа вообще никогда не бывала тихой настолько, чтобы чувствовать себя на ней комфортно, но все дело привычки. Бригит дышала как и любое судно, просто тяжело и с одышкой, как и положено всякой старушке.
- Ид-диот, - Элспи скользнула в густую тьму, собравшуюся под навесом, но здесь она сориентировалась бы даже с завязанными глазами. Пакет противно шуршал - руки ходуном ходили, впрочем как и вся она. И, не глядя, она завалилась в каюту, не сразу, но осознав, что кто-то включил свет.
- Мик, - застонала она, но курса своего не изменила, сильно занятая и расстроенная, чтобы шариться по углам и замечать очевидное, например, чью-то сумку, - Как же ты достал!
Она спасала бумаги, по одной или, если они цеплялись друг за друга, по двое выуживая из пакета и перебрасывая на веревку, натянутую над потолком для сушки белья. Это все, что она могла сделать. Очень хотелось переодеться, но сперва дело, а уж потом все остальное. Когда последнее письмо повисло на деревянной прищепке, Элспи, поджав ногу, запрыгала к кровати и вытащила из под подушки нож. В зеркале отразилась ее воинственное лицо с размазанной под глазами тушью.
- Мик! - позвала она, - Шпала, не дури. Ты где?
Тишина давила на уши, глушила пулеметно-быстрым стуком в груди, отдачей бряцая в ходившие ходуном зубы. Что он задумал? И зачем? Неужели совсем крышу снесло? Элспи была полна решительности научить Мика манерам. Ему здесь не рады. Его здесь не хотят видеть. И сюда нельзя приходить без приглашения. Это ее баржа, ее территория, по крайней мере последние... Лет пять? Нет, четыре. Долгих четыре года она здесь правит единолично. И у нее есть еще год, чтобы убраться с острова. Целый год - это немало. И лапать ее без приглашения, кстати, тоже нельзя, даже если и угостил пару раз пивом, дал поносить свою толстовку и позволил переночевать в комнате старшей сестры, свалившей на учебу в великий, мать его, Лондон. Нужно это ему объяснить. Припугнуть хорошенько. Если будет надо - пустить кровь. Все дети боятся крови. Мик должен бояться. Безусая Шпала была для нее только ребенком. Ненабесившимся школьником, малолеткой. Наверняка только вид ножа в ее руке испугает его до усрачки. Она уже представила его глупое, перепуганное выражение лица. Скрипнула дверь и холодный ночной воздух, напитавшийся влагой от вездесущего тумана, резанул по мокрой одежде. Куда же он делся? Выходя из света в кромешную темноту, она не видела ничего. Дурное предчувствие и какое-то упущенное из вида несоответствие, что-то, что она пропустила, вернувшись на баржу, заставило нервничать.
- У меня нож, придурок, - тихо проговорила она во тьму, - И не сомневайся, что я его использую.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:47:12)

Прозвучало это как выстрел, неожиданно, жутко и слишком близко, вынуждая в тесных траншеях висков затрепыхаться кровь, ударными, перекрывая другие звуки, отбивая в груди и в горле.
Худые плечи, подрагивающие от холода, обнял плотный туман страха, нежно, как полиэтиленовая пленка - тончайшая, прочная органза ужаса, сковал ее, стиснул сердце и ноги, щедро черпая фантомную боль откуда-то изнутри. Как выдрессированная собачонка, Элспи услышала и узнала его запах. Смогла бы работать где-нибудь на пропускном пункте, чтобы в глазах и карманах многочисленных пассажиров искать признаки присутствия Этана, как вездесущую контрабанду, кокс или чего покрепче. Осталось только затяфкать, чтобы сказать - я тебя узнала! Но получилось бы только скулить, и потому Эласадж промолчала. Паника обездвижила, пришибла, но выкристаллизованное, лютое желание отомстить поднялось из самых глубин, вскипело и выдернуло из оцепенения. Действуй! Борись! Это вырвало ее из состояния, когда хочется просто упасть к его ногам и притвориться мертвой. Или даже умереть для пущей убедительности. Только бы он поверил! Поверил и не заинтересовался, обнюхал ее как ленивый, сытый, только вышедший из леса гризли и прошел мимо. Отпустил.
Пялясь во тьму, она хотела только одного - бить. Инстинктивно, отчаянно, выгрызая зубами. У тьмы были руки ее брата. Сильные и злые. Эл представляла себе это тысячи раз. Как молниеносно бьет его по лицу, бьет кулаком, ладонью, снизу и сбоку, разбив нос, в глаза, выдавливая их, хрустя шейными позвонками, кроша их в руках друг о друга как сахарные кубики. В голове все выглядело намного проще. Она проделывала это мысленно тысячу раз, уверяя себя, что сможет, что должна поступить именно так при встрече. Оборвать все нити. Все, что связывает ее с семьей. И ни его слова, ни сумасшедшие признания и игры, ничто не заставит ее отступить. От этого в течении всех четырех лет становилось легче. Сейчас же выглядело нелепо. Это же Этан. Чудовище, монстр, нечеловек. Бездушное существо. Самое близкое, единственно близкое существо на всем белом свете. Как часть тебя, которую ты ненавидишь и отвергаешь, которая отравляет твое существование, но без которой уже не можешь.
Это был он. Настоящий, живой Этан смотрел на нее черными, злыми глазами на потресканном, уставшем лице со шрамом, который не замаскировать как у нее - детской татуировочкой. Это мог быть только он. Так смотрел, так прикасался только он, но поверить в его появление было так трудно. Не укладывалось в голове. У нее был год, блять! Целый гребаный год чтобы уйти и стереть его из своей памяти навсегда, его, всех Мактавишей и этот остров, но в это самое мгновение она его упустила.
И не оставалось ничего как только стать куклой, горлом насаженную на его распахнутую ладонь, почти по-братски, широко и щедро. Особенно когда глушат о стену, вынуждая хрипеть и жадно глотать воздух рыбьим, почти что безмолвным ртом, моля только о чуде. Крепко засев на крючок его глаз, почему-то все та же тринадцатилетняя, испуганная Элспи впитывала в себя все, что видела - его лицо и на нем горящие угли, все изменения, которые произошли с ним, то, как он вымахал, как раздался в плечах, оброс, утратив мальчишескую, безусую простоту. Это был он. Изменившийся, повзрослевший, но точно он. С манерами как и у всех Мактавишей - сперва приложить о стену, а потом разговаривать. Пырнуть ножом, а потом уж сказать "привет". Этан Мактавиш, родная кровь, чей проклятый пульс, откликаясь, сейчас тарабанил в горле. 
- А ты, смотрю, до сих пор ничего не отрастил себе, брат?
Ударь его. Эл даже показалось, что она чувствует на языке вкус его крови. Представила как тянется вперед, к его лицу, которое пересекает этот пугающий шрам, и с силой впивается в его щеку зубами. Но Этан как будто бы почуял это и снова приложил ее о двери контрольным, вынуждая сосредоточить внимание лишь на пульсирующей боли в затылке и жутковатой, обаятельнейшей и такой неуместной улыбке, не коснувшейся глаз Этана, с легкостью умыкнувшего ее нож.
- А подарок? Хотя нет, оставь его себе. Я как-нибудь переживу, - Элспи храбрилась, едва перебирая ногами и даже успев инстинктивно бросить взгляд по сторонам, выискивая предмет потяжелее, но в зоне видимости был все тот же нож, воткнутый братом в столешницу. Так, чтобы она видела и не могла воспользоваться.
Этана было слишком много, а каюта казалась теперь крохотной и тесной. Он изменился. Под изучающим взглядом Эл начало колотить сильнее. Ненависть и обида искали выход. Ей давно не тринадцать. Она научилась сдерживать чувства и играть в те же игры.
- Я смотрю, ты мастер устраивать сюрпризы. Предупредил бы, я бы накрыла на стол. Испекла бы тортик, - самым трудным было заставить не дрожать голос. От ужаса, от шока, от ярости, - Пожалуйста, можно я посмотрю на его лицо, когда Чейг увидит тебя впервые? Это был бы самый лучший подарок. Ты же мне не откажешь? - она старалась говорить обычно, буднично, даже как будто бы и шутить сквозь стиснутые зубы. Ничего не случилось. Ничего сверх ординарного. К ней вернулся брат, один из многих родственников заехал ее навестить. Эл потянулась рукой к затылку, поежилась, все еще трясясь как на электрическом стуле, и подняла руку в направлении шкафа, - Не против, если я переоденусь? Праздник все-таки, а я не в платье, - Он ее боялся, должен бояться, она ведь уже не ребенок и способна за себя постоять.
- В конце-концов ты же не думаешь, что у нас до сих пор стоит телефон? Когда тебя посадили, Джоки напился и разбил его вдребезги. С тех пор всем плевать, что творится за пределами острова и даже в городе. А Фланкер - просто ленивая задница. А так, уверена, Чейг будет в восторге. Ты что-то задумал? Ты убьешь его? - крутая, бесстрашная Элспи на равных говорила с монстром об убийстве отчима, подперев руками бока. Как гангстер с гангстером. Поскулит она потом, если это "потом" наступит.
- Не хочешь - не говори. Мне плевать. Просто, если бы не он, ты давно бы уже распоряжался домом. И лодкой. Знаешь, мне кажется, что если ты не убьешь его, он опередит тебя и убьет первым. Только хотела предложить тебе взять с собой мой ножик, но ты уже сам. Бери, мне не жалко. Тебе сейчас он будет нужнее. У Чейга ведь дробовик. Ну, и пару ружей еще.
Вздрагивая под его взглядом, Элспи старалась выглядеть непринужденно. Она отвернулась и осторожно, будто на минном поле, приоткрыла скрипнувшие дверки своего небогатого гардероба, чтобы переодеться.
- Я хочу на заправку за пивом. Хочешь пива? - так, между делом. Прямо заботливая сестра. И чтобы сразу билет на другой конец света в одну сторону. Главное ведь усыпить бдительность гризли. Казаться ему равнодушной, мертвой. Прятать свой страх. И те пивные банки, которые лежали на дне пакета из магазина. Ох, как же она про них позабыла?
- Сегодня просто необходимо напиться. От радости не нахожу слов. Что скажешь? - Эл улыбнулась, затравленно, но широко и дерзко. Смотри как я могу. Я могу улыбаться, быть обаяшкой, лапочкой и даже немного кокетничать для усыпления бдительности. Смотри - мне все равно!
Она взяла первую попавшуюся толстовку и пыталась одеть ее поверх мокрой майки, но никак не могла попасть рукою в запутавшийся рукав. Руки тряслись, не слушались, а ткань липла к коже. Кажется, за шмотками на дне шкафа стаяла заваленная коробками бита. Надо до нее добраться.
- И да, я вот-вот жду гостей. Надеюсь, братишка, ты не против. Большая компашка дебилов одноклассников. Будем кутить всю ночь. Отрываться по полной. Будет весело, - сердце пропустило удар, когда она ему подмигнула. Как же легко она это делает. Хорошая школа.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:46:21)

Элспи шумно сглотнула и набрала в легкие воздуха с некоторой задержкой, как будто бы собиралась нырнуть глубоко под воду, где могут понадобиться все силы, весь имеющийся в запасе кислород, чтобы только сдержать судорожное бульканье, рвущееся из горла. Но посмотреть она на него не смогла, не в эту секунду. Способна была только краем глаза отмечать местоположение Этана, высчитывая каждый гребаный миллиметр, разделяющий их. Чувствуя его спиной, обнаженными ляжками, грудью, плечами и отчего-то особенно остро пульсирующим затылком и шеей, на которой все еще горели его отпечатки. Он всегда присутствовал в ее жизни, всегда, даже когда не был рядом. Этан был призраком, маячившим за ее спиной, вышедшим из тьмы, чтобы забрать ее с собой в самое пекло. Он мог быть в тюрьме, мог уехать или даже сдохнуть, но исчезнуть - никогда. Оттиск каждого его прикосновения, всей той отвратительной боли, что он причинил, всех его издевательств и слов, какого-то неправильного, ошеломляющего удовольствия, за которое потом всегда стыдно - все это было на ней как несмываемые татуировки, впившиеся глубоко по кожу. Сам Этан забрался в нее так глубоко, так сильно, что она уже не могла бы отличить где она сама, а где он и его дьявольское присутствие. Сейчас она это поняла. Ощутила так остро, что едва не задохнулась от охватившего ее отчаяния.
Он не поверил. И, не смотря на то, что его улыбка была насквозь лживой и ненастоящей, как только она исчезла с его лица, трансформируясь в ощерившуюся пасть зверя, свет в помещении тоже стал тусклым и давящим на нее со всех сторон. Она была одна, всегда одна против него. И всегда полностью в его власти. Дергаться бесполезно - это уже усвоенный когда-то урок, но только и остановиться она была уже не способна. Что-то важное маячило там, за тем, что она пыталась сейчас отстаивать, что-то, названия чему она уже не помнила. Только знала, что иначе совсем раствориться в нем, перестав разделять на "те, не сформировавшиеся, ошибочные насквозь тринадцать" и эту взрослую, самостоятельную жизнь. Все должно было измениться, потому что изменилась она. Но почему-то не менялось. Он был все тем же и она не могла с ним быть кем-то еще. И когда он резко опустил руки, точно также ухнуло со всей высоты на пол ее затрепыхавшееся сердце. Зверь прыгнет? Огромный, заполнивший собой все наэлектризованное от напряжения пространство каюты, он, лениво тянул руки не к ней, к пакету с едой и пивом. Он раскусил ее, знал как облупленную, видел насквозь, все ее страхи, все ее желания. Он лепил из нее подобие того монстра, что жил в нем самом. Он делал с ней все, что хотел. И это было так страшно, что если бы она сейчас описалась, как проделывала в присутствии Чейга лет до шести, то ни капли бы не удивилась. Руки сами зажимались в кулаки, комкая запутавшийся рукав толстовки, а спина превратилась в камень. Может быть, она ошибается? Брат сейчас сядет, поест, подтрунивая ее попытки соврать, а потом... уйдет? Пойдет мучить Чейга. Кого-нибудь еще, оставив ее одну. Совсем одну на этой чертовой барже. Разве она сможет сидеть на месте? Что она будет делать?
- Ты... разрешаешь на тебе потренироваться? - она все еще храбрилась, невесело и неуверенно, только вот голос осип так сильно, что она его не узнала. Это были слова маленькой девочки, которая копирует взрослого, но по сути своей способна вызвать только улыбку. Элспи сжала губы и нахмурилась. Она не маленькая девочка! Она изменилась. Следующие его слова вмиг высушили глотку, лишая ее дара речи окончательно, и заставляя испуганно на него взглянуть. Все, что он говорил - отражалось в ее глазах, на ее лице, при этом свете выглядевшем непривычно бледным. Она сжалась, став еще меньше, затравленно, не мигая глядя на Этана и в какой-то момент покачнулась к все еще открытому шкафу, инстинктивно собравшись нырять в него, но глядящий на нее в упор хищник внезапно сменил тактику. Не о ней. Он думал не о ней. Противоречие, которое вызвало это заявление, осталось где-то за пределами этой комнаты, но царапнуло по касательной. Пули его слов звенели падающими гильзами под ноги. Каждая - точно в цель. Элспи, как стойкий солдатик, вздрагивала от каждой фразы, но кренилась все ближе к шкафу. Там, где-то там есть бита. Нужно только успеть до нее добраться и тогда она будет драться с остервенением бешеного пса, пусть щенка, но до последнего вздоха. Он закрыл глаза. У нее была секунда или даже меньше! Она могла бы успеть. Должна! Только тело не подчинялось, а Элспи, загипнотизированная силой воспоминаний о том, что было, не двигалась с места: настолько живо и ярко она помнила все, каждый прожитый рядом день. И его улыбка послужила сигналом. Вырвала из оцепенения и бросила в спасительное нутро шкафа. Но поздно, слишком поздно. Рука чирканула по провалившимся внутрь шмоткам, не нащупав заветной твердости рукоятки, а Этан уже был здесь, был повсюду, крутил ее и бросал на кровать, чей жалобный скрип Элспи подхватила отчаянным криком. Казалось, она вкладывала в эту борьбу все силы. Казалось, что она делает невозможное и способна противостоять, рыча, шипя, ругаясь и даже пытаясь кусаться, отчего было особенно обидно и плохо, когда он довольно таки легко и быстро свел все попытки сопротивления на нет.
- Пусти! - выла она, - Ненавижу тебя! Ненавижу!
Когда боль от первого удара достигла ее сознания, Элспи невольно дернулась, ее глаза широко раскрылись и она взвыла, сжав несчастные ягодицы в ожидании продолжения. Чтобы не орать и дальше, Эласадж уткнулась лицом в одеяло и закусила его зубами, насколько это было возможно. Наверняка представляя себе как впивается зубами в братца. После следующего удара, она мычала уже куда-то в кровать, ругалась куда-то в нее тоже, сдерживаясь как только это у нее получалось и тяжело дыша: не смотря на желание вытерпеть унижение с высоко поднятой головой, на глазах показались непроизвольные слезы. А когда молчать не было никаких сил, она коротко вскрикивала и даже звала брата по имени, очень быстро перейдя от отборного матросского жаргончика к более ласковому и судорожному "не надо". 
Перерыв в экзекуции был очень кстати. Задница просто горела огнем, так что даже как будто случайное прикосновение Этана к ней бедром, отозвалось новым приступом боли. И пришло осознание, что поркой это все не закончится. Элспи заерзала, затряслась сильнее, запаниковала, но не смогла сдвинуться с места, а пока горящий и оттопыренный зад холодило отсутствие ремня и простой, морской воздух на пару с оттопыривавшейся ширинкой Этана, слезы на ее скулах обжигало дыхание брата. Больше всего ей не хотелось, чтобы он видел как она плачет, но не могла сдержаться. И когда он ее ударил, не дождавшись ответа, она заорала во все горло. Жаль, что на барже ее никто не услышит, иначе бы она перебудила пол города. Этот удар был особенно сильным и неожиданным, от чего волна нескрываемого ужаса и боли пробежала по телу Элспи девятым валом, сметая остатки разума и все эти ее готовые сорваться с языка проклятья. Она завыла, застонала куда-то в смятое одеяло и повернула лицо с налепленными на нем волосами, в сторону, чтобы жадно глотнуть воздуха. Его слова вывернули ее наизнанку, вынуждая густо краснеть, отчего-то смущаться и даже прикрыть глаза - только бы не выдать охватившего ее, самую последнюю дрянь и сучку на острове, смущения. Буквально признания правоты его слов. Но что она могла с этим поделать? Это сводило с ума, но пульсирующее и жаждущее удовлетворения естество не подчинялось ее приказам. Всю власть здесь к рукам прибрал ее братец и его ремешок. Эл, краснея как прыщавая девица, как когда-то в ее тринадцать, попыталась спрятать лицо под упавшими на него волосами, густо залепившими хищно блестнувший, голодный взгляд того, кто прекрасно помнит. Все помнит, до каждой мелочи, до каждой капли, до каждого вздоха.
- Гори в аду! - выдала она фразочку, слышимую когда-то от одного из сыновей бывшего священника, проживавшего на острове, и с чувством завыла после очередного удара. Кажется, подобные заклинания против Этана не работали. Не тот вид демонов. И тогда она предприняла попытку завершить все разом. Сейчас, пока все не зашло далеко. И заговорить. Что угодно, только бы не молчать. Дать ему то, что он хочет. Или то, что слегка поубавит его пыл.
- Стой! Потому... Потому... - глотала она слезы, давилась волосами и не переставала подрагивать, понимая, что он ударит, но не зная в какой именно момент. Сейчас? Или секундой позже? Ремень обхватит ей ногу или заденет более чувствительные места, причиняя тем самым еще большую боль? Боль, ее слишком много, она повсюду. Боль - это Этан. Этан - это боль. У них давным давно уже стало одно лицо. Одинаковые замашки.
- Чейг, - она пыталась говорить, но это было не так просто, - Подожди! Чейг бы меня убил, Этан! Он убил бы! Он бы смог. Ему ничего не стоит. А ты, - она резко втянула воздух, - А ты нет. Ты не убьешь меня даже сейчас, - голос ее крепчал, слезы тоже, но, кажется, истерика придавала ей какой-то отчаянной бравады и сил, - Ты не убьешь меня, брат! Ты один... - она закашлялась, подавившись воздухом, но не остановилась - Ты один не убьешь меня. Ты один не убьешь, Этан. Никогда не убьешь меня, никогда, - она повторяла и повторяла как мантру. Но в этой ловушке не только она одна. Не только она одна! Их здесь двое. Двое!
- Я же могла, - стучала девчонка зубами, боясь пошевелить подрагивающим задом, - Я могла рассказать копам и больше. Я и сейчас могу. Но я не рассказала! И не расскажу! - от этих слов волосы становились дыбом. Раньше испуганная, мелкая сеструха не додумывалась даже до таких угроз, не понимая что происходит и что ей с этим всем делать. Но Элспи действительно изменилась и подросла. Теперь то она знала, что копы очень не любят таких вот отношений. И хуже того, Элспи знала Этана так хорошо, что могла не только засадить его в тюрьму, но и в психушку до конца его жизни, где ему всегда и было самое место. И заговорила об этом впервые, чувствуя по какой скользкой дорожке идет.
- Никому нет дела до того, что я говорю. Никто не слушает меня! И тогда тоже никому не было дела до моих показаний. Кто бы мне поверил?! Меня никто не защитит кроме тебя, - она резко замолчала, изо всех сил стараясь не думать о козыре, припрятанном в рукаве. И даже зажмурилась, мысленно умоляя брата, чтобы этих слов оказалось достаточно.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:43:29)

Было больно и стыдно. Элспи, скалясь маленькими, ровными зубками, но не пытаясь снова кусаться, не решалась отводить взгляд, послушно задрав подбородок и прямо глядя на брата перемазанным в туши, соплях и слезах лицом, чтобы выдержать эти такие важные сейчас смотрелки. И она выдержит.
- Я тоже не дура, Этан, - просипела она, приходя в себя, когда он внезапно отпустил ее. Мактавиши ведь не сдаются так просто. Они же никогда не сдаются? Упрямые, злые, одичавшие люди, как волки, стая, не поделившая кости дохлой коровы в самый голодный год, - Я только пытаюсь выжить, а не играть в какую-то там преданность или семью. Ты здесь, значит я буду с тобой, потому что мне так лучше. Потому что все это время я была против всех одна. И тут нет окончания срока отсидки. Это никогда не закончится для меня. Тогда, когда случилась авария, я этого не понимала, а сейчас знаю, - Элспи с трудом сглотнула, облизав пересохшие, соленые губы, на которые все еще упрямо катились слезы, но даже не думала пошевелиться, страшась худшего, - И все чего я хочу - это однажды свалить отсюда.
В ее словах была доля лжи, несомненно, не будь она его сестрой, не будь она из рода Мактавишей, но в них и была доля правды, или же Элспи сильно в нее хотела верить, теперь, когда Этан вернулся и его присутствие она ощущала так остро, так сильно, как нож, всаженный под ребро или запах машинного масла, идущий от его рук, будто бы он никуда и не исчезал, как в самом начале.   
- Не хочу сбрендить как наша мамаша или однажды пропасть без вести как отец. Не хочу здесь жить! Для этого я пойду на что угодно. Если ты, - осторожно затихла, притаившись и пытаясь понять, что он делает, - Если ты поможешь.
Дальше говорить уже не очень хотелось. Элспи не сдержала вырвавшийся, громкий стон, стараясь ткнуться лицом в одеяло как можно сильнее и уже от души повыть именно в него, приглушив уже такую никчемную и неуместную громкость. Сдерживать себя не получалось. Алюминиевая, холодная банка показалась ей не спасением, но продолжением изощренной пытки. И только через какое-то время боль начала сходить, как волна откатывающая от берега во время отлива, чтобы вернуться снова, и снова уйти, и так бесконечно, в зависимости от движений руки Этана, пока Элспи не ощутила острое, противоречащее, постыдное возбуждение еще сильнее. И она радовалась тому, что он больше не пытается разглядеть ее глаза, что отпустил руки и можно их как-то размять, пока он не поднял ее над кроватью и не уложил на нее сверху, заставив отвлечься и удивиться тому каким же сильным он стал. И невыносимо трудно было смотреть на него. Элспи и не смотрела. Она закрыла глаза и терпеливо, напряженно ждала того, что последует дальше, не сопротивляясь, но и особо не помогая ему: не было сил и желания шевелиться. Только вернулся сбежавший на время озноб. Элспи прикрыла глаза, едва услышав как зазвенела пряжка, но это Этан одевал свой ремень обратно. И все же с зажмуренными глазами легче. Сердце глухо отстукивало в груди знакомую такую азбуку Морзе - по-мо-ги-те. Оста-но-вите-его. Что будет дальше? Что будет дальше? Неужели ты не знаешь? Ты все знаешь. Ты знаешь. Рука ее нащупала его майку и робко сжала в кулак, не смея менять позу или открыть глаза. Это все пока на что она способна. Любое движение отдавалось в ней эхом. Даже движения Этана по каюте, взмах рук или улетевшая в неизвестность майка - движение воздуха по коже ощущалось особенно остро. Так что разделить его радости она не могла. Только застыли на спине напряженными торчащие лопатки в попытке напрячь руки и плечи. Приподняться не выйдет, не сейчас, но и плакать уже не хотелось. И она открыла глаза, чтобы осторожно зыркнуть на него, чтобы увидеть как погасла его улыбка. Раньше ее это пугало, сейчас не казалось чем-то особенным или странным. Было много того кроме этого, чего стоило бы бояться по-настоящему. Например, его взгляд. И Эласадж невольно задрожала, зажмурилась снова, когда почувствовала его легкое прикосновение. Она знала о чем он думал в эту секунду. И он знал, что она это знает. Но Этан, скрипнув кроватью, демонстративно отошел от тахты, вынудив ее снова взглянуть на него непонимающе и тревожно. Брат веселился и пил пиво. Элспи же скрипела зубами, пыхтела, но благоразумно помалкивала, сглатывая вязкую, липкую как и ее страх, слюну. Ей хотелось пить, но это не имело никакого значения. Она попыталась пошевелить бедрами, чтобы хоть немного сменить положение и тут же об этом пожалела. Было бы неплохо одеть майку, чтобы не раздражать брата. Нужно обязательно это сделать. Она никогда не стеснялась своей наготы, часто даже специально оголялась, чтобы дразнить и провоцировать людей, наслаждаясь реакцией на ее хорошо сложенную фигуру, щедро наделенную прелестями, или же на ее дерзость, с которой маленькая хамка это все проделывала. Она знала какую способна вызывать реакцию. Но с Этаном ей хотелось одеться как можно быстрее.  Она следила за ним взглядом и немедленно отреагировала на его вопрос, поджав раздосадованно губы.   
- Я обокрала Чейга. Сегодня днем. Выгребла все, что у него было. Там даже есть письма Кирстен, - матерью не получилось ее назвать, ну и хрен с ней.
- Я нашла корабельный журнал отца. В нем он писал что-то вроде дневника. И упоминал какие-то сокровища, спиженные одним из Мактавишей и спрятанным где-то на острове. Типа сказки. Огромное состояние, Этан. Баснословное богатство, которое могло бы нас освободить, - от друг-друга или от вечной бедности - уточнять она не стала, - Я была уверена, что Чейг был в курсе. Что он сам хочет прикарманить то, что всегда было нашим по праву. Как он сделал с Кирстен. С нами и домом. Он хранил все это столько лет. Неужели ты думаешь, что старый черт страдает приступами сентиментальности и просматривает все эти бумаги после ежевечерней дрочки, закрывшись в своей комнате и мучаясь ностальгией по прошлому? Он никогда никого не пускал внутрь, стерег все это с особой осторожностью, а я просто зашла, выгребла все под чистую и... вот, - она попыталась привстать хотя бы немного, чтобы надеть майку, но тут же засопела и поморщилась, неловко ковыряя футболку, чтобы аккуратно, уже медленней, начиная с рук в нее забираться.
- Кстати, он уже в курсе. Все думаю когда же он за ними придет. Только не говори мне, что все это выдумка. Я уверена, что клад существует. И я найду его. Ты починишь баржу, мы найдем кучу бабла и свалим с острова навсегда. Хочешь? - Элспи поморщилась от резкого движения корпусом, - Ты же хочешь уехать? Не заботиться о деньгах. И оставить с носом отчима. Такие цели объединяют покрепче родства и крови, правда, братец?
Глаза девчонки возбужденно горели. Она только что вскрыла такой наболевший нарыв. Рассказала ему самое сокровенное. Самое оберегаемое. Самое заветное. И ждала ответа.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:42:14)

Ногами она чувствовала как Этан дышит. У него был теплый живот и горячие, шершавые, большие ладони. Подмерзшие ступни не сразу, как будто бы нехотя, настороженно, но стали согреваться от его прикосновений. Элспи затаила дыхание, с сомнением прислушиваясь к этим контрастным, другим ощущениям, к звуку его хриплого голоса. И через какое-то время пальцы сами перекатывались в его руках, пяточки сами ластились и жались к его ладоням как два замерзших котенка. Элспи была ни при чем: она вся превратилась в слух.   
Она ведь была права! Этан тоже знал про сокровища! И еще он говорил про отца, мало, но говорил. Эл на секунду сощурилась. Этан видел отца, он для него существовал, а для Элспи его имя было скорее легендой. Единственный, кто когда-либо о нем говорил - это брат. Все остальные всегда молчали, равнодушно и даже как-то высокомерно, как будто бы она спрашивала что-то постыдное и очень глупое. Она перестала спрашивать. Это как говорить о боге, что он вроде как существует, но ты никогда его не увидишь. Можно просто поверить, можно пожать плечами и растеряно улыбнуться. Бог? Отец? Нет, не видел. У Эласадж был только один человек. И он не был богом, скорее наоборот. Сейчас же Этан сказал, что он видел бога. Он с ним говорил. И бог не был безразличным отцом. Слова Этана смущали, но и завораживали. Чувства заклокотали в груди. Как я, - моргнула она, неотрывно, растеряно, даже доверчиво глядя на брата, жадно глотая каждое сказанное им слово. Как я, - тепло разливалось от пальцев Этана по пяткам, икрам и поднимаясь к ноющим бедрам и напрягшейся пояснице.
Элспи не помнила отца, но благодаря Этану сейчас можно было хотя бы капельку прикоснуться к образу человека, который всегда оставался для нее загадкой. Сейчас лицо молодого мужчины выглядело сосредоточенно, но на чем-то, чего в этой комнате не находилось. Казалось, он его по-настоящему сейчас видит. Как бы Эл сейчас тоже хотела прокрасться ему в голову и хоть на секунду увидеть его воспоминания. Что там, Этан? Что ты видишь? Элспи впитывала в себя его взгляд, морщинки на переносице и даже ломанную линию его шрама. Наверняка у отца был такой же. Почему - не так уж и важно. И такие же теплые руки. И такие же глаза. Но когда Этан заговорил об убийстве, Элспи выпала из блаженного состояния, вздрогнув. Убить? Бахвалиться девчонка могла сколько угодно, но чтобы убить на самом деле? Дальнейшие его слова прозвучали как гром среди ясного неба. Она испуганно захлопала глазами, выискивая хоть какой-то намек на шутку, но его не было. Элспи шокировано замотала головой, но Этан не изменился в лице, подтверждая худшее. Элспи разинула рот, закрыла его и шумно выдохнула. Услышанное поразило ее, но хуже всего была невероятная по свей сути догадка. Этан то откуда знает? Откуда?! Потом Элспи нахмурилась. Обижаться на его обвинения бессмысленно - он слишком хорошо ее знает. Выживать без оглядки - вот ее стиль. Неужели они убьют Чейга? Найдут сокровища. И потом... Потом... Убийство сейчас казалось чем-то нереальным, далеким, но именно оно виделось ей под такими таинственными словами про "избавиться". Это не пугало так, как следовало бы. Потому что не сегодня. Потому что как будто бы не по-настоящему. Настоящим был только Этан и его блестящие, черные при свете лампы глаза.
- Откуда ты знаешь, что...?  - договорить не получилось. Да, Чейг всегда был ублюдком, но чтобы вот так... Это не укладывалось. Это невозможно было принять. Все эти годы она жила, купаясь в обмане. Она презирала родителей. Она обвиняла отца в том, чего он даже не совершал. Ей хотелось кого-нибудь обвинить. Почему бы не родителей? Кто-то же сделал это с ними? И вот теперь, когда правда открылась, Эл растерялась. Она смотрела на брата так, как будто бы видела его впервые. Что ей теперь делать? 
Брат был как вирус. Смертельная инфекция, которую не излечить. В каждой клеточке ее тела, в каждой части души был Этан. Отторгая его, можно было себя убить. Принимая - лишь искалечить, выворачивая наизнанку. Сменить одну маску с вежливой, социально припудренной полуулыбочкой на выжженное кислотой и обезображенное лицо монстра. Настоящее лицо. Нужно было потерять Этана, возненавидеть тысячи раз, оттолкнуть, только чтобы понять, что без него жить как самый обычный человечишка уже не выйдет. Не получится быть нормальной. Не выйдет притворяться такой как все. Потому что вся уже переломана, склеена снова и опять разорвана на куски, подсела, хотя как и все наркоши, отказывается это признать. Он был в ее крови личным инфекционным агентом, который может воспроизводиться только внутри живых клеток, внутри нее самой, паразитируя на ее слабостях, подпитывая их, цепляя на крючок и доставая наружу. Он был ее личным пусковым механизмом. Гремучей ртутью. Ядом, при отказе от которого наступает незамедлительная ломка. Элспи отождествляла себя с ним, винила во всем себя, глубоко в душе считая, что заслуживает такое к себе отношение. Лучше всего она умела одно - выживать. Это всегда было для нее первоочередной задачей, еще с самого детства, когда никому не было дело до самой мелкой. Она росла как беспризорник, приворовывала, давилась от зависти, когда кто-то в школе приходил в новой шмотке, притаскивал яркий шоколадный батончик или модный девайс. А потом научилась выживать и добиваться если не всего, то многого. Врать, изворачиваться и немаловажное - убегать. Этан был первым, кто обратил на нее внимание. Первым и единственным, кто наказывал ее, когда считал, что она была виновата. Первым и единственным, с кем она не чувствовала себя брошенной на дороге дворнягой. Их было двое таких. Неправильных. Ненормальных. Этан был страшным, безэмоциональным существом, неравнодушным к ней, как бы не было это противоречиво и парадоксально. Единственным неравнодушным к ней. Пусть и таким извращенным, непостижимым для понимания способом. Она заискивала, искала снисхождения, училась, глотая уроки и слезы, молчком. Пока другие девочки болтали о новых платьях и куклах, которые дарили родители. Она сама была его куклой, но если бы не было его, то она вообще всегда была бы ничьей. Принадлежать ему, быть полностью в его власти, в его безумной, агрессивной и довлеющей власти - это дар, который хотелось лишь ненавидеть. И себя, потому что не о таких подарках она мечтала. Все всегда смотрели будто бы сквозь нее. Никого не волновало куда же она уходила, когда возвращалась. Эласадж была невидимкой с самого рождения. Вечно голодной и очень дикой. Этан был единственным, кто мог ее видеть, если хотел. Она проклинала его, пряталась, паниковала, когда слышала его голос, но рано или поздно ощущала буквально физическую потребность, чтобы он взял и снова ее увидел. Просто чтобы знать, что она существует. Что кто-то ее видит. Пусть потом будет плохо, но это того стоило. Он воспитывал ее. Лепил из нее нечто, как из мягкого, податливого пластилина. Четыре года затворничества. Четыре года одиночества. Признаться в таком не выйдет, но ей невыносимо хотелось, чтобы кто-нибудь снова увидел ее. У нее появились псевдо друзья, поклонники, любовники, но никто из них не видел ее настоящую. Секс не приносил удовлетворения. Механические действия, глупые, бесчувственные. Как и сами люди. Она снова была невидимкой. Снова выеживалась изо всех сил, чтобы только о ней не забывали. Шокировала, злила и раздражала людей. Только чтобы они ее видели. Знали, что она все еще здесь. И только Этан видел ее всегда. Сейчас, когда он вернулся, понять это было также горько, как и принять. Ненавидеть всегда проще. Только недавно она бы хотела его убить, а сейчас искала всему, что он сделал, какие-то оправдания. Ведь это она, она, Элспи Мактавиш, она во всем виновата. Она спровоцировала его. Она заслужила это наказание. Она знала, что все именно так и будет. Она не могла не знать. Она убедила себя в этом также легко, как и в том, что его слову можно верить.
Эл облизала губы, вспомнив о пиве только тогда, когда Этан стукнулся о него банкой, и то не сразу. И в наглую улыбнулась братцу в ответ, как будто бы дети играли в игру "на слабо". Элспи никогда в ней не проиграет.
- Лады. И да поглотит морская пучина тех, кто встанет на нашем пути! - на этих словах она жадно присосалась к банке и не оторвалась, пока пиво не полилось по подбородку. Эл подавилась и шумно закашлялась, а потом тыкнула пальцем в сторону прикроватной тумбочки, все еще трясясь от кашля, самой верхней ее полки, закрытой не до конца. Туда она бросила что-то похожее на старинные часы, найденные у Чейга. Гулять так гулять. В голове шумело то ли от полученной информации, то ли от выпитого пива, то ли от бесконечного страха, от которого тоже можно устать. Ей просто уже надоело бояться. Может быть, в этот раз все будет иначе? Она взглянула на брата, отдавая ему найденное сокровище с тайной надеждой, что он погладит ее по головке, как пса, который притащил палку. И больше не станет этой же палкой бить. Никогда.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:41:11)

Элспи для всех и всегда была недоступна. Недосягаема, как будто бы понавесила на себя непробиваемые щиты, листы из железа, для особенно безрассудных и непонятливых украшенных острыми пиками и шипами, на которые нарывался каждый, кто нарушал дистанцию. И только брат знал о тайной дверце, в которую заходил с ноги, как к себе домой, легко и свободно. И как она ни пыталась повесить на двери пудовые замки, они рассыпались в пыль только от его прикосновения. Чертова дверь, которую не получалось закрыть. Которая делала ее слабой и беззащитной, такой, какой она себя презирала. И какой была. И все же она нуждалась в этом, в нем, хотя и не отдавала отчета. И гораздо сильнее, чем могла даже представить. И это сводило с ума. Это противоречие, которое появлялось каждый раз в его присутствии, болезненная зависимость и беспомощность, с которой она каждый раз встречала его. Невозможность ему соврать, обмануть его, сделать его таким как и всех - за границей, вне зоны доступа. Но хуже всего другое. Другое, о чем она даже боялась думать, расставив за эти четыре года на хлипкие полочки все по местам. Это плохо, это хорошо. Это прошлое, это ее будущее. Когда она была уверена, что он не достанет ее, это даже кое как и получилось, но сегодня опять рушилось, просыпаясь трухой. И никакой "супер опыт", никакие дни и даже годы раздумий, никакие ее поступки в прошлом и отчаянные попытки измениться, стать сильнее, ничто не работало. Затаив дыхание, Элспи ждала, что брат скажет. Вздрагивала от каждого его резкого движения и млела, когда он был вот таким, как сейчас, простым, задумчивым и даже немного растерянным парнем, чувствуя, что это она в чем-то на самом деле была не права, она, а не он, наказывая себя саму или признавая, что заслуживает наказание, что он прав, все-таки прав, не смотря на жестокость. Все еще очень чувствительная задница напомнила о себе, и Эл закусила губы, глядя как меняется его перечеркнутое шрамом лицо, каждый раз не представляя, что ожидать от него. И сейчас, она смотрела не на часы в руке, а прямо на него, в глаза, как будто бы хотела прочесть и понять, разгадать намерения зверя, затаившегося внутри него. И только прикосновение к шраму заставили ее посмотреть вниз, удивленно приподнимая бровь, чтобы тут же захлопнуть скривившийся от горьких воспоминаний рот. Она сглотнула, снова приоткрыла губы, чтобы судорожно вдохнуть поглубже и поняла, что тем самым выдает свое волнение. Она же не малолетка, чтобы какая-то там авария вызывала ней такую реакцию. Маленькая сучка тут же сощурила глазки, попытавшись натянуть на себя привычную, тысячи раз отрепетированную маску, которая должна была убедить собеседника в том, что у ее хозяйки стальные яйца. И сжала часы в кулачок. Но пальцы так и не смогли полностью обхватить металлический круг, а убрать руку мешали воспоминания, знания о том, что брату может не понравится брошенный вызов. Инстинкты, предупредившие ее, что зверь на чеку, он никуда не делся. Он все еще здесь, глядит на нее из зазеркаленных окон поблескивающих в тусклом свете глаз, наблюдает, как воспитатель за учеником. Ждет, когда тот допустит очередную ошибку. И Элспи не рыпалась, чувствуя как ходят шершавые подушечки пальцев по неровностям шрама, только острый и скорый на колкости язычок опередил ее благие намерения лишний раз не нервировать братца быстрее, чем она успела себя одернуть.   
- А мужикам нравится моя кожа без шрамов. Гладенькая и шелковистая. А, глядя на твое лицо, девки наверняка писают кипятком. Тебе идет. Ты как герой какой-то войны.
И дело было не в том, что шрам действительно поражал, уродуя красивое, мужское лицо. Он же его и украшал. Для Элспи это была трещина в маске, за которой прятался зверь. Для нее это и был он - настоящий. Какая-то обида дергала ее за несуществующие косички, пинала под зад и заставляла говорить ему гадости. Очень хотеть говорить. И еще она бы хотела, чтобы он наконец увидел как она выросла. И не только по внешним данным, на которые клюет каждый встречный. Она бы хотела убедить его в том, что действительно изменилась. Эта уверенность была необходима ей самой. Это был залог ее выживания. Она больше не ученик. Она теперь ему ровня. По крайней мере Эласадж хотела так думать, вскинув подбородок повыше и даже отрепетировано, очень сексуально и цинично ему улыбнувшись. Как она это умела.
В следующее мгновение он  с легкостью сдернул ее с места, так что она успела только ахнуть от неожиданности, растеряв все веселье где-то в полете на его колени. Открытость, беззащитность перед ним отчего-то ощущалась еще острее, но бедная задница, к счастью, не пострадала. Разведенные в сторону коленки заставили Элспи заелозить в неосознанной попытке свести их обратно, коснувшись его плечей и тут же отдернув руки, чувствуя, что Штрилиц, в попытке скрыть возбуждение, действительно близок к провалу: стоит только брату ее коснуться, чтобы почувствовать как все еще мокро у нее между ног. Но она застыла под его многозначительным взглядом, безропотно отдала часы и отметила про себя некоторую прохладу, идущую снизу, призванную ее остудить. Пятая точка ощущала на себе только зудящее прикосновение майки, закрывшей ее полностью, но это мелочи. Брат действительно вымахал и раздался в плечах. Его майки теперь можно было носить как короткие и довольно свободные платья. И пока Этан разглядывал часы, Эл молча глотала испуг и жгучий стыд, чувство, которого не испытывала, наверное, многие годы, пытаясь снова нацепить на себя беззаботную маску сестрички. Ее поза и его близость заставляли нервничать. Все это навевало только одни мысли, отчего сердце опять бешено заколотилось, а взгляд зачем-то неосознанно скользнул в сторону торчащего в столешнице ножа. В зоне доступа была только одна лампа, но чтобы дотянуться до нее, нужно было бы постараться. Все это пролетело в голове за считанные секунды, сметая мысли о Чейге и его предательстве, ухая куда-то в живот, в самый его низ и там разрастаясь жидким, пульсирующим огнем. Она не позволит ему это проделать снова, как раньше. Она так уже когда-то решила. И девочка смотрела на него насупившись, точно также как он сейчас смотрел на нее, говоря об убийстве отца. Благо, брат просто болтал. И Элспи сумела сосредоточиться на его словах. Она не знала про часы. Она вообще не помнила отца, но безотчетно кивнула Этану, соглашаясь с его аргументами, глотая каждое слово, но мысленно, растеряно пытаясь представить себе как же это было и заодно хотя бы немного расслабиться, чтобы не выдать зверю своего напряжения. У нее получилось. Перед глазами плыла картинка с незнакомым, чужим, далеким таким силуэтом мужчины, стоящем в тумане, рядом с которым стоял Чейг, в чьих руках было ружье. Он стоял за спиной ничего не подозревающего Финле, чье лицо все отчетливее стало походить на лицо брата. В его руках были те самые часы. Он точно также поглаживал их большим пальцем. На его лице был уродливый, страшный шрам. Элспи сморгнула, прогоняя видение, при этом в самую последнюю секунду, когда прозвучал выстрел, заметила как быстро и легко Чейг трансформировался в нее саму. Это ее руки держали ружье. Это ее руки нажимали на курок. И никакого Чейга не было рядом. Брат убил брата. Глаза ее увлажнились, поплыли. Эл закивала как китайский болванчик, нервно скусывая губы и впервые сказала что-то без напускного бахвальства, искренне, а потому и тихо:
- Он за это ответит, - человек, который лишил ее в жизни самого лучшего, возможно, внимания которого она была всегда лишена, чего-то, чему ей уже сейчас и не подобрать названия, этот человек женился на ее матери, наверняка вынудил бежать или же убил как брата. Он был виноват во всем, что с ней сейчас происходило, во всем, что было плохого и вот-вот готово было произойти. Он сделал ее сиротой. Он сделал их всех сиротами. Лишил детства, нормальной жизни. А ведь старик Рей когда-то рассказывал ей о Кирстен. О том какой красавицей та была и как он сам пытался за ней ухлестывать. И каким местом было то побережье когда-то. И о ее предках, бабушке, в честь которой ей дали эти чокнутое имя. Боже, да это смешно! Она всегда была уверена, что это чокнутые на голову люди. Она смеялась над стариком и называла его сумасшедшим. Даже пыталась обвинить в приставаниях. Так чтобы его сын увидел его зажимающего девочку-подростка. Она это умела - играть и подставлять. Это все, что она умела. Мозаика складывалась, ранила, била под дых, так что Элспи совсем не ожидала, когда Этан схватил ее за горло. Виски бешено пульсировали, она инстинктивно дернулась, но он даже и не заметил. Притянул ее к себе и выжег на губах дыханьем новое задание. Взять, апорт! Элспи ощерилась, но не пошла в отказ. Если это шанс насолить Чейгу - она это сделает. Если он просит, она принесет. Только бы он ее не тронул. Этан не ругал, он даже как будто хвалил, так что она вдыхала выдыхаемый им воздух и не сопротивлялась. Она будет, будет умничкой. Она постарается.
Ответить ничего не успела, да и Этан не спрашивал. Больше всего сейчас пугала не перспектива вернуться в дом, который она обокрала, а близость зверя. Сытого, но страшного зверя. Потому она зажмурилась и невольно снова задрожала. И дело было вовсе не в холоде. Она почувствовала его приближение. Услышала как цокнули по полу когти. Узнала его в одержимом взгляде, в железной хватке руки, удерживающей за горло. Почувствовала озноб, пробирающий до костей. Поднимающий крохотные прозрачные волоски на теле. Его язык через все лицо и влагу, оставшуюся на коже. И ее руки у него на плечах. Сейчас же она будет падать? Сейчас он толкнет ее, бросит, ударит? И она упадет. Ее пальчики невольно впились в его плечи. Она дернулась так, как будто бы он шарахнул ее током, но ничего не изменилось. Изменился его поцелуй. Он не был грубым. Он не был жестоким. Он был затягивающим и долгим. Ошалевшая Элспи никак не могла открыть глаз, ее все еще потряхивало, но руки на мужских плечах расслабились и обмякли. До тех пор, пока он ее не укусил, вынуждая вскрикнуть и попытаться отпрянуть, но пока он ее сам не оттолкнул, ничего не вышло. Вкус крови во рту, припухшие губы и этот его кровожадный взгляд! Эл не могла поверить, что зверь ее отпустил. Только шлепнул по заду, которому итак было несладко, но отпустил, черт побери.
- Ай!
И, не смотря на то, что от шлепков его было и больно и очень обидно, она обрадовалась, как ребенок которому подарили новую игрушку, по крайней мере торжественно пообещали. В этом всем была та смутная и не сформировавшаяся надежда на то, что Этан признает ее равной. Впервые, наверное, за все то время, что она его знала, он так целовал. Осталось только на радостях повилять хвостом, стараясь им ни к чему не прикасаться, потому что это было все еще очень болезненно, шатаясь и не веря, что снова обрела свободу, осторожно подняться, молясь, чтобы ноги не подвели. Покоситься на его распухшую от вещей сумку, стоящую в стороне, и нож в столешнице - он все еще непроизвольно притягивал ее взгляд, как будто дразнился.   
- Подарок? - Элспи нахмурилась и недоверчиво окинула брата взглядом. Ходить, как и лежать, тоже было неприятно. И к сумке не подошла, сделав неуверенный шаг к пакету. Чего там только не было! Все, чтобы отпраздновать семнадцатилетие девчонки. Шоколадная паста, тосты, сыр, кетчуп, острые, тонкие колбаски, скитлс, пара готовых гамбургеров в целофане и шоколадки на любой вкус. Да, Дылда прихватил себе к пиву соленые сухарики и сушеную рыбу, в избытке продающуюся по всему острову. В общем, ничего серьезного. Она хмурилась и не знала как собраться с мыслями и удовлетворить аппетиты брата. Выгрузив все припасы на стол, она, обретя на то полное право, двинулась в сторону ножа, но передумала, нерешительно замерев у сумки. Эти четыре года изменили не только ее, но и его. Эти его медвежьи ласки тому подтверждение. Эл, задумчиво, потрогала языком нывшую ранку на губе, уверенная, что Этан сейчас на нее не смотрит, и решилась, наклонившись и расстегнув замок, но с таким видом, будто из сумки сейчас прыгнет змея. Никто не выпрыгнул. В самом верху была только она коробочка. Эл схватила ее и выпрямилась, с ужасом оглядывая то, что брат называл подарком. Ощупав и обнюхав предмет со всех сторон, она недоверчиво приоткрыла крышку. На лице ее отразилось изумление в купе с едва сдерживаемым любопытством. Она обернулась к брату, стрельнула глазами на часы на его руке и молча вернулась к изучению содержимого коробки, медленно вернувшись к столу и забыв закрыть его сумку. Открытая коробка с ролексом легла рядом с ножом. Эл смотрела на часы и никак не могла поверить.
- Зачем это?, - безэмоционально прохрипела шокированная девочка, - Типа спасибо.
Она не достала часы и не смогла прикоснуться, но то и дело бросала горящие взгляды на содержимое коробки. Сердце ее билось быстро-быстро. Рука легла на нож, потянулась за тостом, и Эл как-то механически начала нарезать сыр, то вкривь, то вкось, рискуя оттяпать себе пальцы. Шоколадка упала на пол, она рассеяно ее подняла, опасаясь поворачиваться к брату спиной и стараясь держать его в поле зрения, но не могла оторваться от часов. Черные, на которых, точно как и у Этана, были дополнительные маленькие циферблаты. Крышка от масла последовала за шоколадкой, Элспи подняла и ее, отложила нож, и как преступница, с опаской потянулась к подарку. Нахмурилась, помрачнела как туча и продолжила резать сыр, какая-то обалдевшая, тихая для самой себя, не пытающуюся плюнуть ядом. Прямо образец заботливой и любящей сестренки. Хозяйничает на кухне, чтобы накормить брата, правда очень неумело, но какая разница? Не огрызается, не сыпет вопросами. Или почти не сыпет. Только часы гипнотизирует и совиными глазами на них хлопает.
- А ты... - слова повисли где-то в воздухе. Не совсем осознавая, что делает, Элспи украдкой погладила ремешок от часов, провела пальчиком по стеклу, - Где ты был этот год? - если подумать, он мог бы вернуться раньше. Что-то его изменило, и Элспи, не веря своим глазам, ощупывая часы, очень хотела узнать что. Рассыпавшиеся скитлс покатились по столу и звякнули в тарелку. Кусочки разномастного шоколада. Гамбургеры уже остыли. Шоколадная и арахисовая паста на тостах. Рассыпанная по столу соль и солонка, опрокинутая небрежным движеньем, крошки. Перепачканные бумажные салфетки. В туше, что была под глазами, в масле и в шоколаде. Целыми и нетронутыми остались только часы. В довершение Элспи надавила на нож, тот соскочил, колбаска улетела в сторону и лезвие зацепило ей руку. Эл зашипела, зачертыхалась, прижав ее к себе.
- Ужин готов. Праздничный, - выглядело то, что на большущей, плоской тарелке довольно странно. Разнообразно, так сказать, - Еще пивка? - Элспи повернулась, спрятав руку за спину. Бардак на столе говорил сам за себя. Хозяйка из сестрички выросла хреновая. Лучшие годы для воспитания в ней любви к готовке он упустил. Грубо порезанные бутерброды, криво поломанные плитки шоколада, неравномерно намазанные сладкие тосты где-то с таким количеством пасты, что она вываливалась с хлеба, соседствуя с сухариками и колбасой. Ни готовить, ни тем более убираться местная принцесса так и не научилась. Сама же Эл, посасывая порез на пальце, отложила нож и снова потянулась к часам.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:31:35)

Лондон. Однажды она тоже уедет в Лондон. Город для беглецов. Возможно, будет ходить по тем же улицам, где ходил он. Сама, ни от кого не завися и ни в ком не нуждаясь. И у нее будет все, что она только захочет. И никто не посмеет указывать ей, что делать. Она будет как он.
Что-то по-настоящему сакральное и важное в том как он одевает часы на безвольную руку. В его широких ладонях, обхватывающих запястье пальцах с короткими ногтями и бугрившихся мышцах на предплечье. В том как аккуратно он это делает. Он вообще сильно изменился. Здоровый какой, высокий. И когда он вот так рядом невозможно не ощущать его ауру, его давящее, сильное присутствие, вибрацию, идущую от него и вынуждавшую дрожать коленки. Элспи дрожит, не смея сопротивляться, как будто бы он не часы одевает, а душу из нее достает и вкладывая вместо нее самого себя, заполняя ее до края, не оставляет места для вздоха. Эласадж пальчик завороженно посасывает и глядит на подарок, как на самое что ни на есть сокровище. Потому что это и есть сокровище. Настоящий ролекс. Подарок. Она чувствует себя шлюхой и гадиной, которая с радостью потерпела бы все снова, только бы чтобы эти часы болтались на ручке. Такие же как у брата. Почти семейная традиция эти часы - эмблема вечности времени, но одновременно и знак его быстротечности, мимолетности, печальный символ кратковременности человеческой жизни. Не подвластное для живых. Колесо Времени, чье непрерывное вращение определяет смену исторических эпох на земле, смену поры года, дня и ночи. Атрибут смерти, указывающий час испытаний и час расплаты за полученные удовольствия. Символ ее неодиночества, нужности, ее слабости и силы. Знак братской любви. Любви! Сердце билось так быстро, бухая в подушечки пальцев на ее запястье. И закрыться, спрятаться не получается. И даже почти не хочется, когда он такой. Только от его взгляда волоски на теле встают дыбом и кожа покрывается мурашками. Губы помнят его мягкость, попа его жесткость. Это противоречие опьяняет, душит, давит. От него лучше держаться подальше. Она молчит, но думает о том, что если часы не кусаются, то сам Этан вполне и иногда очень больно. Но это как будто бы неправда. Потому что он смотрит на ее руку, берет палец в рот и повторяет ее движение, точно как когда-то, когда он единственный, кто мог ее защитить ото всех, кроме самого себя. И вопреки здравому смыслу Эл чувствует острую необходимость привстать на цыпочки и поцеловать его, но сама, как ей хочется, как она может и умеет, долго, влажно и сочно, балуясь язычком, причмокивая и показывая ему какая она. Смелая? Взрослая? Другая. Она ведь тоже другая. Она тоже другая. Она... Сморгнув наваждение и насупившись, Эл тяжело вздохнула, с усилием возвращая себя реальность. Море тихое-тихое, а на барже штормит, качает, клонит из стороны в сторону и бросает на невидимые волны кормой. Остановись.
— Боишься меня?
Элспи скрипит зубами, сжимает губы, очень старается выглядеть непримиримо, внушительно, строго, У тебя нет надо мной власти! И дрожит от страха, от ужаса и от желания одновременно, запутавшись окончательно. Его потемневшие глаза затягивают, засасывают ее, вбирают в себя, раздевают. О чем это она? Они снимают с нее кожу, медленно, хладнокровно, с изяществом опытного хирурга. Она сочится окровавленным соком, горит, но не смеет отвести взгляд. Не может проиграть.
— Еще чего, - получается жалобно, тихо, несмело. Ей бы отшатнуться, отойти, стряхнуть наваждение, но если она это сделает, то проиграет. Взрослая, злая Элспи Мактавиш повыше задирает подбородок и бросает ему вызов. Он бьется волной о его скалы и оседает пеной к ногам. Она нервничает, с трудом осознавая о чем он. И чувствует, что море не ушло, что оно живое, бьется внутри, ищет выход, увлажняя ее чисто выбритую, уязвимую кожу там, где по всем прогнозам должна быть одна выжженная солнцем пустыня. Выжженная братом, этой собачьей жизнью, тупыми людьми. И Эл паникует. Осознает, что Этан видит ее и понимает лучше, чем она сама. Она знает - он слышит море. Он чувствует его пульс между сомкнутых, окаменевших ног. Постыдный, противоестественный пульс желания. Дышать становится трудно. Зрачки ее расширяются, губы открываются ему навстречу как будто в немом крике, который брат снова беспечно проглотит, накрыв ее рот своим. Он делал так раньше. Он сделает так и сейчас. Только Элспи совсем другая. Она старше. Она не боится! И заводится с пол оборота, сильней чем раньше, теряя рассудок. И это пугает еще сильнее. Потому что не может ему соврать, но и признаться не может. Перед глазами промелькнуло все, все, что он делал и что еще мог бы, чего она хотела. И это поразило ее, ударило током через его руку в ее запястье, а оттуда прямиком в сердце.
Элспи дергается, как раздавленный ботинком червяк, когда он прикасается к горящим огнем ягодицам, слишком рядом с разбушевавшейся, неконтролируемой ею стихией. Слишком опасно, а ведь она все решила. Между ними ничего не будет. Все, что было в детстве - ошибочная случайность. Недоразумение. И от этого еще горше, еще хуже, потому что больше всего ей хочется совершенно другого. И она ненавидит не его за это, а себя. Он не виноват. Она, она неправильная, испорченная.
- Отпусти, - цедит сквозь зубы, чувствуя как капля пота чертит дорожку по ее виску, а между ног полыхает пламя. Как безумная, она смотрит в сторону, где лежит нож, потом на него снова, нехотя, бегая взглядом по нему и страшась встречаться глазами, потому что не хочет, чтобы он понял, что прав. Насколько он прав. Но от него не сбежишь.
Руками она уже держится за его плечи, с силой комкает в руке одежду и не может понять для чего - чтобы удержать его на расстоянии или чтобы не дать ему отстраниться. И неожиданно смущается и краснеет, все еще старается отстраниться. Ей стыдно как никогда. Он плясала голой по улице. Она показывала сиськи в открытое окно машины Мика проезжающим водителям. Ерзала задницей на коленках у бородатого незнакомца, домогалась женатого владельца мастерской и с равнодушием наблюдала его возню и сопение, когда он затащил ее на заднее сидение черного как сама ночь торино. Купалась без одежды на глазах у всех, прыгала в воду и заливалась смехом, когда вызывала у очередного школьника непроизвольный стояк. А на прошлой неделе не стушевалась и врезала по бубенцам датому Ирландцу. И Мика отшила. И пьяная как-то вешалась на шею одному из барменов в пабе, разыгрывая из себя многопытную дрянь, курила травку в мужском туалете. И как бы ни было тошно, ее это не смущало, ни капли. А сейчас стыдно до слез. Стыдно и страшно. И хорошо, хорошо до боли в отлупленных, сжавшихся ягодицах, до боли в прокушенной губе, до боли в груди и внизу живота. Настолько, что она себя презирает.
- Все изменилось, - хрипит она. Ее слова похожи на вбитые в стену гвозди, хлипкие гвозди, рывками вместе с неровным дыханием вырывающиеся изо рта. Тело ее звенит как натянутая струна, но рот, который еще хорошо помнить привкус крови братского поцелуя, продолжает упрямо твердить, будто заевшая в одном месте пластинка, - Это все в прошлом. Все в прошлом! Это все нужно оставить там. Этан! Оставить.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:29:41)

Сказать брату "отвали"? Как она сегодня сказала Мику? А ведь она собиралась. Практически по заученной схеме, которая есть у каждой девчонки, а у такой, которая как Элспи из-за характера и внешности чаще других попадает в неприятности, и подавно. Сколько раз она твердила эти слова как мантру, встречая Этана во сне и воспоминаниях, которые приходили внезапно, в самое неподходящее время. Убедительно и грубо, так, как она еще никогда ему не говорила, но зато успела потренироваться на всем городе. Она не боялась получить в ответ, не боялась ничего и никого, сознательно провоцируя в людях их демонов, как чертова зажигалка на пороховом складе. Чиркала, высекала искру, смеялась, издевалась и верила, что если однажды Этан вернется, она знает, что ему скажет.

И вместо клацающего зубками "отвали" получилось жалобное "отпусти". Еще бы добавила "пожалуйста"! Понимая это, Эспи запаниковала. Вместо "Да, хочу, чтобы ты меня отпустил, твою мать! Хочу!", о чем она уже сама с собой вот уже как несколько лет договорилась, серьезно так, без каких-либо уступок и "если", получалось только молчать и яростно зыркать глазами, стискивая до хруста зубы, только бы не выскулить что-то неправильное, несуразное, мягкое, почти мяукающее, вроде того "отпусти", которое нихрена не несло нужный смысл, а скорее наоборот, лишало остатков самообладания.
Элспи отступала, судорожно выискивала в мягких лапках, которыми все еще держалась за брата, острые коготки. И как глупый кот, вместо того, чтобы покончить со всем разом и полоснуть по горлу, убежать, зашипеть, ввинчивала в него пальцы, не осознавая, что на мгновение вдавливает в него ногти, сильно и зло, а потом вновь расслабляет руки в нерешительной ласке, как в судороге сводившей кончики пальцев на широкой, твердой как камень груди, не решаясь довести начатое до конца. Действительно сделать больно. Ничего у нее не голодные глаза! Глаза как глаза, он все врет! Он играет с ней, дразнит, чтобы раздавить ее и унизить.

Элспи всхлипнула от неожиданности, когда он ее развернул. Мелькнула мысль, что ей ничто теперь не поможет, никакие отговорки, оправдания, никакие четыре года, совсем ничего. Он развернет ее и изнасилует. И пожар из стыда и отчаяния поднялся до самого горла, а от его дыма предательски защипало глаза. Но Этан не двигался, положив голову ей на плечо, и в зеркале прямо перед нею были их отражения, становясь все четче и яснее. Этана она узнала сразу, почувствовала его, сфотографировала в памяти навсегда, каждую черточку, его шрам, заматеревшие скулы и подбородок, все до мелочей. Она могла видеть его с закрытыми глазами и чувствовать его пронзительный взгляд. А вот девушка перед ним была растрепанной, раскрасневшейся, какой-то потерянной и абсолютно чужой. А еще у нее были голодные, совершенно дикие глаза, поблескивающие в свете лампы как вывеска над борделем, приглашающая скорей войти. Глаза, в которых при всем при этом не было ни грамма наигранности или показушности, смотрели лихорадочно, жадно и по-детски растеряно. Эласадж в зеркале не рисовалась, не строила глазки, выпотрошенная и забитая от собственных страхов, но при этом такая открытая, такая по-настоящему взрослая и другая. Припухшие губы, раскрасневшееся лицо. И понимание накрыло её. Элспи приоткрыла рот, чтобы не задохнуться, а затем с трудом оторвала взгляд от своего отражения и потрясенно взглянула на брата. То, что происходит сейчас и есть желание, а все её кривляния на публику до этого ничего общего с этим никак иметь не могут. И он это знал, видел. А теперь видела и она. Лишь отблески страсти отражались в глазах, но каково тогда было само пламя? У неё были такие глаза, когда она смотрела на него. Она хотела только его. Нуждалась только в нем. И любила его своей неправильной, исковерканной, злой любовью только его одного все это время, насколько вообще была на такое способна.
Понять это уже было шоком, но произнести вслух, глядя себе прямо в плавящиеся, как он сказал "голодные" и, кажется, принадлежащие сумасшедшей глаза, невозможно! Элспи успела подумать об этом и потеряла голову, когда дыхание брата обожгло ухо. На миг только прикрыла глаза, но лишь, чтобы справиться с собой и взять в руки, сопротивляясь все более затягивающей её бездне, и тут же вспыхнула с новой силой, с трудом припоминая почему так упирается. И самое главное чему. Потому что девушка в отражении затрепетала, когда Этан коснулся её шеи губами, выгнулась, когда его сильные, мощные руки, в объятьях которых она выглядела такой хрупкой, приподняли футболку и бесцеремонно заскользили под ней. И в этот момент зрение отказало. Девушка в зеркале, кажется тяжело дышала и сдерживалась, сохраняя на лице какую-то адскую смесь борьбы, боли и сладострастия, чтобы только не застонать в голос, но Элспи сдерживаться не могла. Это был тихий стон, непроизвольный, полный стыда и перелившегося через край желания, но прозвучал он как признание.
Все, чего она хотела было здесь, рядом и заключалось в нем. Безумие по имени Этан Тревор Мактавиш. Неразбавленное ни ложью, ни самообманом. У нее лихорадка, бред. Рука брата касалась чистого, голого удовольствия, там, внизу, задевая слишком грубыми пальцами мягкие складочки, не оставляя между ними двумя никаких тайн и преград. Будь она проклята, если ей это не нравилось! Элспи в немом крике приоткрыла губы, отпячила зад, заскользила спиной по нему, руками, затылком. И не могла остановиться. Бесстрастное лицо брата было для неё живым и говорящим, особенно его ещё больше потемневшие глаза. И пусть через разлом, идущий по его лицу за братом и сестрой наблюдала тьма. Сама преисподняя. Они все давно уже были её частью. Вопреки всему она сжимала коленки, при этом терлась задницей о его бедра, дрожала и впивалась в него ногтями, в джинсы, закинув руки назад. И голос его прозвучал нереально. Податливая, но непослушная, Элспи боролась сама с собой, а чувства в ней сменялись с башенной скоростью, все, кроме того, что так заводило и так пугало. Каждое его слово вскрывало её как нож консервную банку. Хотя бы раз. Честно.
— Я... — прохрипела девчонка и не узнала свой голос. Она не сможет сказать. И если не получит желаемое сейчас, то умрёт. И неважно, что это за игра и каков у неё финал. Новая игра Этана. Три, четыре, пять, я иду искать. Если она соврет, то он узнает. Мышцы живота свело. Он убрал руку, служившую ему детектором лжи, но Элспи забыла как врать. Скажи она сейчас "Ненавижу", это все равно прозвучало бы как "люблю", но не наоборот. Но он явно ждал от неё другого. Речь ведь шла о том, чтобы потрахаться.
Элспи ощерилась, задохнулась от ужаса, от желания, от охватившего её безумия и понимания того, что он нужен ей больше, чем она могла себе представить. Он же хотел услышать правду о том как сильно она его хочет. Но упрямая девочка не смогла остановиться. Она хотела его и хотела ударить. Сбросить с его лица маски, но как только открыла рот, сама пошла трещинами. Рассыпалась, поломалась. Я тебя ненавижу!
—  Тебя. Люблю.

Как кровь из разреза глаз сорвалась невесть откуда появившиеся пара соленых, больших горошин. Видимо, давно заждались, но это были скорее слёзы ужаса, чем трепетной нежности. Она снова сделала не то, что он хотел. Взгляд заметался. Элспи тоже. Кто тянул её за язык! Эл скривилась, будто съела лимон. Бежать. Убегать куда-то, где она сможет спрятаться. Это должно было причинить боль ему, а не ей. Ему! Насколько он может что-то почувствовать. Она неожиданно взбрыкнула, начала бить его и лягаться, отталкивать, хаотично метаться и разворачиваться лицом, клацая дробно зубами. Всего секунда и зеркало накренилось в сторону, а прикроватная лампа, лишившись  головы, полетела на пол. В каюте стало темно.

— Финн! — разлетелся крик над морем где-то снаружи и затих далеко за покачивающейся на волнах баржей. Как обухом по голове, заставляя забыть о попытке сбежать. Эл только шумно и хрипло дышала, уверенная, что то, что называется гипервентиляцией, с ней сейчас и происходит, но головокружение в сравнение со всем остальным - чушь. Она хочет и любит его, по-своему, по-мактавишески. Она не верит в любовь и не понимает. И она любит его?!
— Финн, ку-ку! — голос Мика, высокий и пьяный, Элспи узнала сразу. Их было как минимум двое. Они забирались на баржу, громко топали по пристани и совсем не скрывались. Мик вернулся и не один, возможно, надравшись ещё сильнее. Дурак.
— Я слышал оттуда шум, - снова донесся первый голос, а затем что-то металлическое звякнуло. Зачем Мик здесь? Не дошло с первого раза? Трудно было думать об этом, когда Этан близко, и все ещё так сладко горит от его прикосновений, настойчиво требуя продолжения.
— Не боись, не обидим, — хохотнул кто-то третий, незнакомый, таким голосом, что сразу становится понятно, что если смогут, то обидят и ещё как. Потом догонят и обидят снова.
Элспи словила себя на том, что, конечно, прислушивается, но возбужденно сопит в шею брата и трется о него бедром, ни капли не сбавив оборотов, с шумом и удовольствием вдыхая его запах.
— Тише. Они сами уйдут, — прошептала она, но не пошевелилась, не убрала руки от его ширинки, пытаясь расстегнуть ее в темноте, не перестала осоловело гипнотизировать и обнюхивать его шею, как вампир, жаждущий свежей крови, и дуреющий от такой близости. Мики сволочь, если рассказал о барже кому-то ещё. Предатель. И она поцеловала брата в яремную венку, бешено колотящуюся под её языком. Кажется, сделала это впервые.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:28:45)

До неё доходило не сразу. Её так захлестнуло желание, что она на какое-то время оглохла или же просто пожелала оставаться глухой ко всему, кроме брата, чей рост впервые не подавлял, не пугал, а боль, если таковая была, осталась где-то за кадром обострившегося восприятия. Эта антенна была настроена только на его пульс, дыхание и сводящий с ума запах. Эл какое-то время просто не могла понять о чем говорит Этан. И почему он говорит. Почему его тело ей отвечает, она же чувствует как он хочет того же, но он сам не делает шаг вперёд. Рывок. Ей нужен именно он, потому что терпения у Эл не осталось. Все, что она хотела, было сейчас перед ней, а смелые ручки не собирались останавливаться. Пока до неё не дошло. Этан замер, напрягся, окаменел а заодно стиснул её ягодицы, отчего Эл пусть и не полностью протрезвела, но стремительно возвращалась с небес на землю, шумно дышала в него, впитывая его гнев как губка. На краю пританцовывающего сознания мелькнула вялая мысль, что он малолеток просто убьет, но пока он обнимал её, пусть даже и причиняя боль, Эл не могла оценить ситуацию в целом. О, брат разозлился! Он оттолкнул её и она не удержалась, шлепнувшись на кровать, но это не имело никакого значения. Элспи была в шоке, в ужасе и в восторге одновременно. Все, что она сейчас хотела, удалялось от нее. Ощущение, что её оставили без сладкого, обрубили фильм на самом интересном месте, так и не позволив узнать чем все закончилось, довели до границы кульминации и бросили. Очень, очень обидно! Проблемы мальчишек и рядом не стояли с охватившим её чувством разочарования. Элспи застонала, встрепнулась и бросилась на ощупь к шкафу. Задница горела, но Эл, кажется, начинала привыкать к тому, что она у неё болит постоянно. Одеваться? А не пошли бы вы. Девушка схватила первую попавшуюся куртку и юркнула в рукава кожанки. Застегивать она не будет, но грудь прикроет. Нащупав в темноте какие-то туфли, выудила на двенадцати сантиметрах когда-то очень любимые, и, не колеблясь, тут же надела. Как облачилась в доспехи.
— Развлекаюсь! — фыркнула младшенькая, передразнивая слова брата, чувствуя как затянуло узлом желудок от дурного предчувствия. Трезвая голова, вернись! А ведь она тащила Мика на баржу впервые. Почему-то посчитала, что ему можно верить. В этот раз. Нет, может, просто не хотела сегодня остаться одна. Только сегодня. Какая глупость! Какая разница, если по всем внутренним, взбесившимся меркам, циферблатам часов и компасов, это было очень давно! В другой жизни.
С баржи Элспи смотрела на Этана так, как будто бы он бросил её у алтаря и сбежал. Зло смотрела, не пытаясь скрыть свою ярость. Все, что она думает по поводу его слов, заодно закинув биту себе на плечо и прочерчивая бедрами при каждом шаге такие восьмёрки, что у неподготовленного зрителя могла закружиться голова. Чтож, Эл давно было наплевать, что о ней думают. Мнение одного единственного человека волновало её сейчас. И бесило. Юная, ращедрившаяся на любовное признание душа требовала в отместку крови. Эл трясло от желания врезать по самое не могу каждому, кто окажется рядом. Глухое равнодушие к валяющимся парням чем-то делало её похожей на брата. Все, что она чувствовала — все предназначалось лишь для него. Для других Элспи давно уже умерла. Странно было бы обнаружить, что её на самом деле никогда и не существовало. Что она только выдумка, плод больного воображения Этана. Странно, но уже не страшно. И даже отчасти правильно. Ей не нужно было вертеть головой, чтобы рассмотреть Мика и его дружков. Она знала все вокруг до мельчайшей детали. Густое, ночное небо, клубящееся облаками, чернильные волны вокруг, луна и неумело вырезанная ножницами рваная береговая линия, лишь темное её очертание. Трудно же ей далось это признание. Она поставила каблук на грудь одного из парней и поддела носком туфли его щеку. Нет, видела впервые или просто не запомнила. Бита прочертила опасный круг и остановилась внизу. Эл знала, что должна была сейчас бояться. Знала, что это было бы намного разумнее, но чувства рвались, крутили, бросали из стороны в сторону. Голодная, злая и все ещё возбужденная, она смотрела сквозь Мика, прямо брату в глаза. Смотрела с вызовом, призывая к мактавишескому безумию, не зная плакать ли, кричать ли. Во всем желая быть похожей на Этана. И даже больше, чем похожей.
— Шпала уже уходит! — зарычала она, выхватив краем глаза дернувшийся кадык мальчишки, затуманенный взгляд и нескладную, тощую, состоящую практически из одних только костей фигуру. На фоне брата Мик выглядел сущим ребёнком. Только для Элспи не было такого понятия. Её детство закончилось. Мика, походу тоже, раз он приперся с дружками. Предатель! Все они. Все как и всегда. Эл скривила губы, сделала шаг и ударила битой наотмаш и принялась колотить не ожидавшего ничего подобного пацана, кажется, намериваясь его здесь и убить. Она хотела, чтобы Этан её видел. Она хотела сделать это для него. И ей было наплевать ответит ли Шпала, увернется или сдохнет от её удара. И не смотрела куда бьет. Она видела только Этана. Жила, любила и ненавидела в эту секунду лишь для него, как верный, маленький пёс, который не подведет. Которого бросили голодным. И который ещё докажет, что заслужил награду. Доверие брата, его признание и, и конечно же, его самого. Элспи трясло, мутило, но она не могла остановиться, истерика лишь набирала обороты. Безумие захлестнуло её, злость вывернула наружу и оголила все нервы, звеневшие от напряжения. От запаха соли - ужасающего сочетания моря и крови, брызнувшей ей на лицо. От власти монстра над человеком. Это не ты. Это не ты, Финн. Но она не слышала.
— Я хочу быть как ты, — твердила глупая, маленькая девочка, — Я хочу быть тобой! Я хочу перестать чувствовать. Я не хочу никого кроме тебя. Видишь, я твоя!  Я теперь как ты. Видишь?
Элспи то ли кричала, то ли бормотала все это. Может быть, ей это почудилось. Может быть, она действительно сошла с ума и убила Мика, превратив в кровавое месиво его немного одутловатое, мальчишеское лицо. Или же ударила разок или два, а теперь стояла и смотрела на Этана, совершенно не беспокоясь, что сейчас возможно пролетит в ответ. Может быть, она ничего такого и не произнесла вслух. Совсем ничего, потому что этого и не было нужно.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:26:32)

Струна где-то в груди не выдержала натяжения, отзвенела в ночи, лопнув, хлестнув по незащищенным нервам как тетива вскинутого для выстрела лука, оставив после себя лишь послевкусие налетевшей бури и первой крови, жуткой и опьяняющей. С ней творилось что-то необъяснимое, и только Этан был в силах остановить это безумие и не позволить сделать последний шаг. Железный, спасательный круг вокруг нее - это его руки, это он сам. Рык у него в горле в унисон с его голосом, но это не ей. Она жмется и слушает, закрывает глаза, всхлипывает и слушает его, слушает себя. Дышит, вдыхает его запах и не думает о том, чтобы всему этому дать название. Железный, спасательный круг. Не сбежать, ни утонуть. Только носом тыкаться в его шею, звенеть и дышать, дышать вместе, друг-другом, солью.
Элспи никогда не знала любви, поэтому то, что в ней сегодня рвануло, разорвав давно заученные на зубок шаблоны, наполнило её, затопило, свело окончательно с ума и вдобавок контузило. Истерика ещё била её, тело сопротивлялось и рвалось на части, мозг не готов был принять, осознать, а сердце тянулось к нему магнитом, когда он обнял её, перехватил оружие, даже в её неумелых руках способное изменить Эл навсегда, но она уже обмякла, поплыла, просто потому, что не была уверена, что выдержит.
Эл вздрогнула и потеряла равновесие, но все это было неважно, потому что он держал её. Одна только мысль, что у него опять могут быть проблемы с копами, отрезвляла как первоклассный алказельцер. И выбивало чечетку из её до невозможности гибкого позвоночника, раскалённого, путанного в искрившихся проводах натянутых нервов. Говори со мной. Говори. Если бы не желание, только распалившееся сильнее, можно было бы начинать бояться. Она не выдержит и месяца, что уже говорить о годах. Больше никогда. Элспи вжималась в него мягко и сильно, будто желая заполнить его собой. Тем, что сжигало её сейчас изнутри. И даже не думала больше о названных гостях. Не убийца. И слизывала кровь с пересохших губ. Соленых, как море. И не могла надышаться им.
Она бы хотела сказать, что не допустит, чтобы копы до него снова добрались. Она хотела это сказать, но подавилась, замолкла ещё на излете, едва приоткрывая жадный рот, зависнув где то между его носом и подбородком, вдыхая дурман, исходивший от его одежды и тела. Впитывая темную, разрушительную энергию его ласк, кровожадных и будоражащих. Я люблю тебя.
Не может как я, не умеет. Элспи трясло. Слезы все еще катились по щекам, а ее саму трясло от испытанных чувств, но она, не отрывая взгляда, смотрела на него снизу вверх и верила, впервые верила. В него и в себя. Ничего не соображая, она кивнула, она не понимала, она просто ему верила, всему, что он сейчас говорил, всему, что происходило, тому как гулко и громко билось его сердце под ее ладонью. Пусть ничего, - жмурилась, терлась о него щекой, подбородком, как пьяная, наверняка пьяная, только как-то иначе, незнакомо.
И слова его заставляют очнуться, качнуться в его руках, прижимаясь грудью, скользя телом и взглядом. Эл никогда такого не испытывала. Но взгляд его гипнотизирует, останавливает ее. Она тяжело дышит, как будто бы даже удивляясь этому факту. Губы болят и просят еще. Это было настоящим и неконтролируемо сильным, личным апокалипсисом, оправдывая все, толкая вперед и не оставляя никакого выбора. То есть совсем. Осколочное, пулевое, такое, что в решето и никакая реанимация не поможет. Посмертное. И в тоже время она никогда не чувствовала себя настолько живой как в тот момент, когда смотрела на него. Что это? Эл не знала. Просто из груди с мясом наружу рвался дичайший крик. Я люблю тебя! Откровение, которое ни с чем не спутать. Даже если никогда не встречал, не видел, не верил. Перед ним отступало все. Желание выжить любой ценой, чувство самосохранения и такой свойственный мактавишеской породе цинизм. Перед этой силой не устоит никакая крепость. Падут бастионы, исчезнут цивилизации, сама жизнь, но остановиться уже не сможешь. И как сдираемая шелуха слетит с плеч надежно служившая на протяжении стольких лет непробиваемая броня. Останешься гол и беззащитен. На суд того, в чьей оказался власти. Поймешь как был слеп, возможно, содрогнешься, но отступить не сможешь.
- Я твоя, - говорит она и вздрагивает, словно пробуя это новое знание на слух снова и снова. Эти удивительные слова, которые бы никогда не имели для нее значения, если бы не Этан. Ненужная, ничья, заблудившаяся еще где-то во время отбора душ, далеко до рождения на земле. И теперь его. И он не умеет так, но ты его. Ты чувствуешь к нему нечто иррациональное, безумное. Ты сошла с ума.
Благодарность и нежность разливались по венам как первоклассный сорт кэга. От желания крутило не только живот, но и голову. Она дышала им, жалась и бесконечно ему доверяла, как человек, который никогда и никому не доверял, просто не умел этого до сегодняшнего дня. Если он скажет ей убить, она это сделает. Но он остановил её где-то на самой грани. Он обнял её, защитил. И прежде все от самой себя. От разрушительной силы её нелюбви. И позволил таять как первый снег, стоять с закрытыми глазами, вздрагивая от сотрясающего её озноба, от зашкаливающих эмоций, и самое главное - любить, желать. И не бояться его. Сойти с ума настолько, что только возможность все потерять снова способна так напугать как раньше. Самый родной, самый любимый. И ни на секунду не забывать, что это безумие. Разве не так? Разве это может быть чем-то ещё? Это оно. Но это не имеет никакого значения. Особенно когда понимаешь, что это было всегда. С того момента, когда он впервые посмотрел на тебя. Только так. И абсолютно навсегда. Убей меня, раздави как насекомое или люби. Я уже не смогу иначе. Я хочу тебя, чего бы это мне не стоило. Ты нужен мне. Нужен больше, чем воздух. И это водопад был не иссякаем. Элспи захлебывалась в нем, шла на дно. И только руки цеплялись за него и собственное судорожное дыхание, жадно вбирая через вдохи и выдохи в грудную клетку, в лёгкие, столько потрясающего чувства, идущего от Этана, сколько она не переживала за всю свою жизнь. Никто и никогда не любил ее так сильно, не заботился о ней и не оберегал. Для этого не нужно было никаких слов. И даже не нужно было умения чувствовать. Радары сбились и улавливали только ошеломительную нежность. Они сломаны теперь навсегда. Настроены на то, что невозможно передать или озвучить. Хотя...
- Трахни меня.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:25:26)

Без рухнувших вниз защитных приспособлений и масок в Элспи появилась невиданная до сих пор хрупкость и мягкость. Не нужно строить из себя опытную и разносторонне развитую блять. Не нужно ни притворяться, ни защищаться, возможно, впервые в жизни. Но это еще не конец бури. Та, настоящая Эл, она послушно и не слишком уверенно жалась, все еще дрожа от переполнявших ее эмоций, все еще опасна и непредсказуема, но уже не притворяясь и не обманывая себя, в каждом еще острожном и ласковом прикосновении будто примериваясь, готовясь к основному броску, навстречу смертельным объятьям, как волна идет навстречу другой волне, чтобы вздыбить целое море, порвать барабанные перепонки криком иного толка, ударом, как в самый настоящий шторм. Только это волнение шло изнутри, из самых глубин, просачиваясь из под ресниц, из ищущего рта, пальцев, тихонько блуждающих по его футболке. Ночь затаила свое дыхание в ожидании этой встречи. Элспи закрывала глаза и слышала только как Этан дышит, чувствовала его на своей коже, с каждым шагом и поцелуем оставляя в прошлом сомненья и страхи. И, может быть, будет больно, как раньше или как-то еще, плевать. Она хотела его, хотела всего целиком и таким, каким он был на самом деле. Вобрать в себя через поры, через рот, через прикосновения, запах всего Этана целиком и поделиться крышесносным штормом, бушевавшим в ее груди уже так давно. Падение, которое рано или поздно закончится, но теперь это не имело значения. Падать в его руках было так хорошо. Падать и падать, без каких-либо альпинистских веревок, страховки и снаряжения. Свободно, отчаянно, жадно выкусывая подбородок, мочки ушей и шею, все, до чего могла дотянуться, тыкаясь в него своим голодным и злющим ртом, выискивая как рану - воспаленную, горячечную брешь его губ, солоноватую как море, выпивая как кровь, входя во вкус и не собираясь останавливаться, неумело, но интуитивно балансируя где-то на грани ласки и боли, пока он то позволял. Чтобы он не говорил, она улавливала, когда он ее так обнимал, как потрескивала в нем на грани слышимости электрическим эхом набиравшая силу молния. Бригит кренило в стороны, но рядом с Этаном гравитация была не нужна. Рядом с ним можно было только лишь падать, оставляя ожоги на языке от прикосновений к его коже, путаясь в коконе длинных волос, стараясь только не забывать дышать, находя прорехи в спутанных прядях, которые то и дело лезли в глаза, ослепляя еще сильней. Воздуха было катастрофически мало, из-за чего голова шла кругом, а темнота кругом стала похожа на затянувшую их черную, как эта ночь, дыру, разделяя реальность на до и после. Не останавливайся, только не останавливайся, иначе нас мстительно испепелит время. Прошлое беспощадно, его не изменить.
Никогда раньше она не знала, что значит хотеть мужчину, которого любишь. Что значит прикасаться к нему, желать его без остатка, как жаждут пищу, или воду, или воздух, или что-то более важное. Что-то, без чего есть, пить и дышать уже не имеет никакого смысла. Как это чудесно в ослепительной темноте ловить губы губами, колоться о его щетину, слышать как барабанит его сердце, как дергается кадык, сжимаются на твоей груди сильные пальцы, узнавать как приятно, когда он резко раздвигает коленом твои ноги, насаживая тебя как бабочку на иглу, как вести языком по сладкому, с едва уловимой горчинкой как вересковый мед, тонкому шраму, все больше из девочки, полюбившей злого старшего брата превращаясь в настоящую женщину. Эл всхлипывала, млела, как и завещала ей эволюция, вибрировала на краю, несколько раз едва не сорвавшись в бездну, но дьявол, будто смеясь, удерживал сестренку, заставляя биться на берегу без воды безногой сиреной.
- Еще, еще! - вышептывает она, задыхаясь. Еще немного и сердце не выдержит. Голова уже кругом, не нужен никакой алкоголь. Как странно. И Эл не может уже остановиться. Падение не остановить. Руки снова забираются к нему под майку, чтобы ласкать. Его солоноватую кожу, невероятную, широкую грудь, жилистые, будто из камня высеченные руки, подрагивающий от ее касаний, бугристый от мышц, жесткий, но такой чувствительный живот. Элспи всхлипнула, удивленно распахнув глаза, и остро почувствовала, точно также как и его прохладный язык там, внизу, что детство ушло. Ушло безвозвратно, навсегда затерявшись где-то в тусклых и путанных коридорах ее памяти. И ролекс на их запястьях - это их собственный электронный браслет, каждому по одному. Такие раздают преступникам, тем, кто всегда вне закона, вне общества. И они подконтрольны, но уже не себе, а друг-другу. Постельно-домашний арест по-взрослому прилагается. Элспи вцепилась пальцами Этану в плечи, ругнулась и застонала, в голос. Осужденные к наказанию - Мактавиши, брат и сестра. К вечному наказанию в виде ограничения их свободы. Гончие готовые взять след друг-друга на любом расстоянии. Как же это хорошо! Хорошо! Элспи откинулась назад, плечами упираясь в ледяные стены каюты. Она бы и упала, если бы он ее не держал. Встроенная система контроля. Где-то между ее пылающих ног. Руки ее сами бродили по своему разгоряченному лаской телу, ощупывая вспухшие губы, знакомясь с напрягшейся, отяжелевшей грудью, сминая ее, спускаясь вниз к животу, а там утопая пальцами в волосах Этана, с силой, с нежностью. Казалось, что она вот-вот взорвется, и плохо это или хорошо - неважно. Границы разрешённой для посещений зоны уже нарушены. Контролирующие органы получили об этом сигнал. Элспи не может и не хочет сопротивляться ему, теряя трезвость рассудка, но Этан тоже почему-то слышит как сигнал нарастает издалека, уверенно приближаясь, как он подходит совсем близко, наполняет и... Все почему-то заканчивается.
Элспи всхлипывает, распахивает глаза, рассержено дергается, искренне недоумевая шипит на него и нехотя затихает под пристальным взглядом, не смея убрать его руку со своего горла. Почему? - она вся дрожит, пьяно поблескивая злыми глазами. Почему? Но тут же успокаивается, когда определяется наконец где верх, а где низ. Этан все еще здесь, он все еще хочет ее. Об этом ей намекают его вставшие дыбом джинсы. И Эл невольно впадает в оцепенение, глядя на то, как он непроизвольно облизывает губы, рисует себе в воображении то, что ждет ее дальше, когда он разденется.
За этим занятием ее и застали его губы. Пульсируют между ног фантомы его прикосновений и не слабеют. Она вдыхает, чувствует и осязает свое желание. И отвечает ему стотысячное, немое, благодарное "да", изо рта в рот, вбирая в себя его чарующий аромат и вкус. Осознавая, что это вкус страсти, но все еще не понимая до конца как его губы могли сделать такое. Удивительные, которые она обкусает, оближет, причмокивая как довольный ребенок, которому наконец-то вернули отобранную назад конфетку. Или заменили другой. Так сладко, что нет возможности даже оскалиться для проформы на его последнюю фразу, но конфетку все же забрали. Этан исчез.
Элспи скалится. Довольно так, закрыв глаза, обнимая себя руками, боясь пошевелиться, слыша лишь стук сердца и шелест волн, которые будто бы зовут ее к себе: давай же, прыгай к нам. Станешь русалкой, он погубит, он погубит, беги. Элспи стоит и осоловело лыбится морю. И сердце стучит: все хорошо, Элспи. Сердце, оказывается, милый обманщик. Как же страшно, оказывается, любить. Страшнее, чем ненавидеть. Вспыхивают на коже еще не остывшие прикосновения, сильные и яркие, а теплый и ласковый сирокко успокаивает, лижет волосы, гладит бедра и тихонько дует на горячую, возбужденную гханту между слегка разведенных ног. Коленки дрожат. Запах моря и собственного желания лишь пьянит. Звенит колокольчик, чей звук слышен над водой далеко. Ш-ш... Тише, тише. Но этот пожар от ветра только быстрее распространяется. Тянет внизу живота. Ветер сухой, летний. Обманщик. Он не лечит, он только дразнит.
Элспи даже пискнуть не успевает: она в каюте.
- Братишка, ты... - горит свет, а Этан уже целует ее, не позволяя закончить фразу, но Элспи мстит, как только умеет не девочка, но женщина. За те несколько секунд без него. От себя не сбежишь. И, сражаясь с замком его джинс, следует пальчиками за дорожкой из волосков вниз, с вызовом и восторгом, как непослушный ребенок играющий на минном поле, все ниже и ниже, пока они танцуют, пошатываясь как пьяные, в сторону старой тахты. Ей нравится как он ведет, но знакомая обстановка возвращает на миг страхи. Ударом под дых воспоминание того как это было раньше, поэтому ей нужно видеть его глаза. Элспи просто необходимо увидеть его глаза снова. Она тянется к нему, она дрожит, но останавливаться не хочет. От себя не сбежишь. И все равно больно. Пей эту боль. Пей, забери себе, я не хочу больше этого. Она скукоживается в его объятьях как охваченный судорогой солдат, к которому снова подошла война. Лишь в его голове. Дыши, Элспи, дыши. Ничего этого больше нет. Ей на секунду хочется сделать ему больно. Сильнее сжать руку, чтобы оцарапать ногтями. Или же укусить до крови. Страх. Она стискивает зубы, откидывает голову, прогибается и подставляет ему незащищенную шею, течет воском вниз, на тахту, увлекая Этана за собой, и теперь найти где заканчиваются очертания одной фигуры и начинается другой уже невозможно. Почти физически ощущался ее страх перед прошлым, но Этан теперь сильнее. Его притяжение. Сильнее всего.
- Проклятые джинсы! - задыхается Эл, случайно натыкаясь горящей пылающей задницей на смятое одеяло, а ногой на болтающуюся на ноге брата штанину, - Зачем тебе джинсы? - фыркает весело и пьяно она, - Здесь ты всегда можешь ходить голым, - похотливо, сладко мурчит в его ухо, - Ненавижу одежду, - нет, ну а как ей теперь носить ее? А Этану вообще сам бог запретил ходить одетым. Поддразнивая его дыханием, Элспи ползет вниз, к подножью кровати, нарочно или нет, касаясь его бедрами, грудью, прикусывая губу и бросая на братишку испепеляющие взгляды. Что? Нравится ждать?
- Мы же не торопимся? - многозначительно намекает на возбужденного и готового ко всему Этана. Смешинки таят в глазах. Сейчас совсем не до них. Только он. Только он и я.
Теперь она высится над ним и упивается этой мнимой властью, лохматая, ладная, с еще красной задницей, созданная лишь для него одного. На секунду задерживается вот так, стоя на коленках в его ногах, а потом помогает ему стянуть одежду и обувь, все то, что сейчас кажется лишним, превратив это в какую-то свою девчачью игру, при этом почему-то начав смущаться того взгляда, острого и жалящего ее, которым смотрит на нее брат. Слишком откровенного. И вся такая пристыженная, юная, движется на четвереньках вверх, к нему, не решаясь поднять на него глаза, в которых одно выкристализованное желание, как выбранные из воды и песка самородки золота, лежащие на открытых ладонях. Эл не спешит, хотя это на нее и не похоже, касается дыханием, едва ощутимым прикосновением губ его бедер и живота, выгибаясь, припадая вниз, опрокидывая каскад волос на его кожу и проводя плавно дальше, а потом возвращая назад, чтобы только потом посмотреть из под ресниц как мутнеют его глаза, когда ты близко-близко и касаешься языком, тут же снова пряча взгляд, потому что тогда шторм прорвется наружу. А еще слишком рано. Можно даже закрыть глаза, просто закрыть их, перекидывая ногу и плавно усаживаясь на него сверху, лаская занывшую грудь и живот. Тише-тише, он здесь. Он любит тебя. Он хочет тебя. Ты знаешь. И еще ни одной лишней мысли. Просто хочется действовать, двигаться, прикасаться, наслаждаясь реакцией, тереться о его бедра щеками, носом, губами, а потом впустить нетерпеливо скользнувшего рысака в полной боевой готовности в мягкое и теплое стойло между своих грудей, сдавливая их руками. По своему это тоже пытка, только сладкая, сдержанная. Элспи просто необходимо его узнать другим. Новым, вернувшимся из преисподней. Не насильником, а любовником. И сделать ему больно. Испытывать терпение - лучшее, что она умеет. Элспи его испытывает, поднимаясь вверх и отбрасывая волосы назад. Она ласкает уже себя. И теперь взгляда не отведет. Она точно знает, что не просто нравится ему. Она знает. Элспи тихо стонет. Ее щеки горят. Она касается себя там, где недавно он ее целовал, а потом облизывает свои пальчики. Она дразнит его. Она смотрит на него и бросает вызов. Вечно куда-то торопишься? Как это по-мактавишки - спешить жить. Любить и умирать. Верно, братик?
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:24:16)

Кажется, Этан хочет съесть ее мушку над губой. Конечно же, сами губы и всю ее, извивающуюся на нем девчонку. Слепая, хоть и не в темноте, бестыжая и нетерпеливая, не смотря на игры, она спешит поделиться, отдать себя целиком и подчиниться ему, этому древнему, заложенному в ней природой желанию и противоестественной, отравляющей необходимости любить. Широко расставив коленки и позволяя проделывать ему все, что хочется, там, где нет никаких преград, где все тонко и нежно. Драться в этот раз не против, а за то, чтобы не упустить своего. Выискивая его губами, пальцами и пылающими бедрами. Зубами, чтобы он знал, что да - больно. Больно! Элспи щерилась как дикая кошка, смотрела на него, терпела, тяжело дыша, и плыла. Млела от нежности, тряслась от страсти и ненависти, выстанывала о любви. Еще! Еще, пожалуйста!
- Подуешь? - шипит и так сильно хочет, что зубы не разведет, глаза шалые не оторвет, жгет ими его, умоляет, требует. Мое! Потому что я люблю тебя. Пожалуйста, не останавливайся! Стихия, а не женщина. Маленькая, но колючая. И вся принадлежащая ему без остатка. Следующая за каждым его движением. Всхлипывающая от его удара бедрами, вскрикивающая от его движений глубоко внутри. Как будто стремится утолить свою боль, щедро раздаривая Этану каждое свое "а-ах!" Осыпая его подарками-поцелуями и откидываясь на подушки назад, подставляя ему свой живот на растерзание, все, что ниже и выше. Все - твое. А он не чурается, берет ее, берет как свое, и от этого больнее и слаще. Потому что всегда принадлежала ему. Маленькая, глупая, девочка. Ягодицы горят, но боль и удовольствие давно уже переплелись. Как Этан и Элспи, неразделимый, живой узел, пульсирующий, дышащий и громкий. Еще, еще! - умоляет она. Ее перетряхивает как от удара. Любовь это боль, - выстукивает он азбукой Морза о ее бедра, - Любовь это я, - и так быстро-быстро, что все плывет кругом. Затягивает в водоворот. Элспи хрипит, стонет, но подчиняется. И снова волна отступает в море. Ножки ее трясутся в такт ударов, обвивают его. Живого места на ней не будет. Горит его любовь, горит на ней. Распускается бутоном раскаленного метала, жалит и дарит жизнь. Быстрее, быстрее, - шепчет она, - Еще, еще, - до кровавой агонии, только бы с тобой, только бы чувствовать тебя в себе. Элспи дрожит, опять стонет, потому что не хватает сил утерпеть. Потому что она терпеть ничего не хочет. Она стремиться упасть, завет его за собой, дышит и открывает глаза, потому что он приостанавливается. Тянет пальцами темные его волосы, гладит плечи, стонет, просит добить ее. И он делает резкий толчок, от которого Элспи безмолвно кричит. В горле ее клокочет нечто, похожее на звуки. Похожее на страсть и любовь женщины. Еще, еще! Что-то царапает кожу, но Элспи не видит. Она задыхается и умирает в его объятьях, мокрая от пота и выпитая до дна. Она кричит его имя. Ее сотрясает оргазм, один, второй. Эл чувствует его как себя. Горячая влага внутри, сильный, почти болезненный, но очень приятный пульс. Они трясутся, стискивая друг-друга в объятьях, и Элспи кутается в его нежность, потоками идущую от него к ней, по прямому проводу.
- Я люблю тебя, я люблю тебя, - шепчет благодарная, удивленная и счастливая девочка, переплетенная с ним руками, ногами, судьбами. Она что-то бормочет свое, нежное. Она в бреду, только это самый лучший бред в ее жизни, страсть, утолить которую невозможно. Но усталость берет свое. А Этан теплый, большой, с ним так хорошо и уютно. Можно вдыхать запах его кожи, его пота и мурлыкать от удовольствия, проваливаясь в забытье и не спеша размыкать бедра. Можно стать существом, единым и сильным. Можно для него и умереть. И она засыпает, слушая сильный еще, оглушительно сильный стук пульса где-то внутри себя, внутри своего живота и в районе его сердца. Он успокаивает. Он уносит ее далеко и позволяет ей отдохнуть. Выдохнуть. Позволяет забыть о расплате. О том, что наступит утро и придется открыть глаза. Элспи будет хитрее. Она будет прокладывать путь по его животу на ощупь. Потом приготовит завтрак, наберет в таз воды, позволит ему себя полить из чайничка как будто бы ей снова семь или восемь, а он брат пришел, чтобы о ней позаботиться. Он будет долго смотреть на нее, а в круглом окошке заиграют солнечные блики, запутавшись в ее волосах. Он будет гладить ее кожу, прикасаться к груди, а потом они снова заставят кровать скрипеть. Или, может быть, стол. Элспи будет смеяться потом над этим. Наверное, впервые за тысячи лет. Будет глупо хихикать, позволять ему смазывать свою задницу кремиком и дуть на бедняжку, подшучивая как она будет сегодня смотреться в школе. Элспи захочет выглядеть как хорошая девочка. Она оденет белоснежные гольфы и клетчатую, короткую юбку, аргументируя это тем, что попочке нужна вентиляция. Она побреет его, аккуратно и с удовольствием, орудуя острой бритвой у его шеи - он даже не вздрогнет, только будет смотреть на нее как-то пронзительно и остро. Она предложит ему побрить и ее, дразня его голенькими коленками, то и дело меняющими свое положение. Будет смеяться над его выражением лица в этот момент и чуть снова не отхватит по красной заднице повторно. И еще Эл будет крутиться у зеркала. Она будет смотреть на часы, любоваться, украдкой, в странной задумчивости подглядывая за братом. За человеком, которого любит. Ведь это меняет все. Весь мир. Все это будет, если она проснется, а пока открывать глаза и шевелиться ужасно не хочется. Хочется вдыхать запах Этана, кутаться в него и не покидать кровати, связанная с ним одной на двоих пуповиной-ниточкой. Больше никогда. И опоздать в школу.

Всегда лучше расплачиваться за то, что делал, чем за то, чего не совершал. Чейг будет стоять на берегу и смотреть на поднимающееся над водой солнце. В лучах рассвета мерно покачивающаяся баржа. Он мог бы прийти ночью, так было бы даже лучше, незаметнее, но почему-то хотел, чтобы взошло солнце. Еще раз проверил ружье, поиграл желваками и осмотрелся. Ничего. Можно было уже сто раз спуститься к пристани и взойти на баржу, но он не торопился, как будто бы оттягивая момент или же смакуя его с особым, понятным только ему удовольствием. По выражению его лица ничего нельзя было сказать. Оно было черствым как сухарь, сморщенным и безэмоциональным. Как будто бы помимо привычной угрюмости он за последние сутки приобрел еще в добавок усталости. Пару мешков в купе с бессонной ночью. Он думал всю ночь, расхаживал по своей комнатушке. Не спал и смотрел из окна в море. А сейчас его руку холодил оружейный ствол к гладкоствольному охотничьему ружью, а карман оттопыривала свернутая там веревка. Доброе утро.
[nick]Elspie McTavish[/nick][status]bad girl[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0012/5c/b4/89483.jpg[/icon][sign]- Отсосала и послала?
- Ещё раз такое мне скажешь, и зубы домой понесешь в пакетике.[/sign][info]<br><hr>17 лет, ученица выпускного класса[/info][ank]<a href="https://northsolway.rusff.me/viewtopic.php?id=128" target="_blank"><h6>анкета</h6></a>[/ank]

Отредактировано Elspie McTavish (2019-04-12 14:08:42)