Почти весь день погода как нельзя точно отражала стереотипы англичан о своей родине – с самого утра накрапывал мелкий дождь, не желавший ни прекратиться, ни перейти в полноценный ливень. Впрочем, после полудня он начал постепенно усиливаться, а когда вечер принёс с собой сильный ветер, перешёл уже в настоящее ненастье, быстро прогнавшее с городских улочек и без того немногочисленных в такую погоду прохожих.
Пристань опустела ещё раньше – хоть дождь и был несильным, ветер поднял волны и так и норовил бросить в лицо холодные солёные брызги, а потому рыбаки, обычно часами судачившие на мостках, или спешили в паб, дабы переждать непогоду, или же, наоборот, торопились выйти в море, пока ветер не усилился и не поднял волну, могущую стать серьёзной помехой для их лёгких судёнышек.
На пустую пристань неспешно вышла, втягивая голову в плечи, высокая девушка, закутанная в потрёпанный офицерский плащ-накидку, выглядевший так, словно она купила его у старьёвщика. Из-под его пол выглядывали поношенные чёрные кожаные штаны, заправленные в стоптанные чёрные тупоносые байкерские сапоги. До самых голенищ они были заляпаны грязью, желтоватый и оранжевый оттенки которой давали понять, что одинокая прохожая большую часть дня провела за городом, бродя по грунтовым дорогам, что сплошь были представлены утрамбованной смесью песка и суглинка. Девушка остановилась. Из прорези в поле плаща показалась её рука, пальцы которой придерживали рукав армейской рубашки цвета хаки. Она поправила капюшон, рассчитанный на то, чтобы его надевали поверх фуражки, а потому слишком большой для укрытой им головы и так и норовящий сползти сперва на глаза, а потом закрыть и всё лицо. Стоило ему сдвинуться, и из-под него выбилась прядь рыжих волос.
Девушка обвела пристань взглядом и обнаружила, что оказалась на ней не одна – почти по самом её краю вышагивала, потешно вращая головой и отчаянно ощупывая свой путь тростью, невысокая фигурка в куртке с капюшоном. Рыжая прекрасно знала, кто это. Как и её саму, эту слепую девочку, родившуюся в семье выходцев из страны, некогда бывшей всего лишь колонией, но при этом жемчужиной в короне Британской Империи, нельзя было не узнать. Скрытое тенью потрёпанного капюшона лицо исказилось в злорадной ухмылке – уж очень потешно выглядела она, лишённая теперь не только зрения, но и слуха – волны с такой яростью бились о причал, что оглушали даже рыжую, а потому нетрудно было догадаться, чем они стали для девочки. Девушка не выдержала и рассмеялась, глядя как та балансирует на самом краю старого причала, но вдруг смех замер у неё в горле.
Произошло то, чего рыжая так ждала – девочка упала. Вот только если до этого всё это и казалось смешным, то теперь стало очень и очень серьёзным. Даже для здорового взрослого человека купание в такую погоду могло стать испытанием, что уж говорить о девчонке, да ещё и слепой. Девушка быстро осмотрелась по сторонам, надеясь, что рядом окажется ещё кто-нибудь, кто придёт на помощь тонущей, но кроме неё на причале больше никого не было.
Рыжая что-то пробормотала и обернулась к пристани. У неё тут же отлегло от сердца – девочка упала не в воду, а в одну из пришвартованных к мосткам лодок, а потому пусть и ушиблась, о чём красноречиво свидетельствовала её поза, была вне опасности. По крайней мере, пока лежала смирно и не пыталась встать или забраться обратно на причал. Девушка усмехнулась и хотела было уйти, но вдруг заметила, что канат, которым лодчонка была привязана к пристани, не просто натянулся, но и постепенно словно растягивался. Внезапно он резко ослаб и соскользнул в воду.
Волны тут же подхватили лодку и понесли её прочь от берега. Не очень быстро, но неумолимо. В том, что одной слепой девочке в такое ненастье даже в открытой всем ветрам гавани, не то что открытом море, долго не продержаться, сомнений быть не могло.
Мысленно проклиная того, кто завязывал узел на злополучном канате, на чём свет стоит, рыжая со всех ног бросилась к краю причала. Где-то на полпути она споткнулась и неуклюже перекувырнулась через голову, перемазав плащ в грязи, но тут же вскочила на ноги. Лодку уже отнесло от пристани на несколько метров и уносило всё дальше. Что-то неразборчиво пробормотав, девушка подбежала к самому краю причала и прыгнула вслед за ней. Полы её плаща взвились в воздух, подобно крыльям летучей мыши, а капюшон спал с головы, открывая неожиданно бледное для обрамлявшей его рыжей шевелюры лицо. Допрыгнуть до лодки ей не удалось – ту отнесло уже слишком далеко, и всё же она плюхнулась в воду всего метрах в двух от неё. Холодная вода тут же сковала её мышцы, пропитывая одежду и врываясь за голенища сапог. Волны сомкнулись над рыжими волосами.
Не прошло и минуты, как вода у самого борта лодки вспенилась, и над ней появилась, кашляя и тяжело дыша, голова девушки, отчаянно барахтавшейся, пытаясь не столько удержаться на поверхности, сколько не отстать от злополучной лодки. Наконец, ей удалось ухватиться за её борт, и она начала подтягиваться, чтобы забраться на борт.

Держась за край борта, рыжая прижалась к лодке и уже перекинула было через него ногу, готовясь перевалиться на её дно, как вдруг, перекрывая шум ветра и плеск яростных волн, над гаванью разлетелся пронзительный крик девочки. От неожиданности девушка разжала пальцы и тут же с негромким плеском скрылась под водой, перевернувшись вверх ногами. Из её носа и рта вырвались клубы пузырей. Неуклюже барахтаясь и путаясь в полах собственного плаща, она устремилась обратно к поверхности и с шумом вынырнула прямо за кормой лодки, глотая ртом воздух и заходясь в кашле. Солёная вода немилосердно жгла нос и глаза. Барахтаясь и откашливаясь, рыжая завертелась на месте, пытаясь понять, куда успела подеваться злополучная лодка, пока она была под водой. К счастью, ту ещё не успело отнести далеко, хоть волны и продолжали гнать её в открытое море.
Девушка тут же вновь устремилась за ней, пытаясь плыть брассом, но то и дело сбиваясь на «собачий стиль» – волны хлестали её в лицо, мешая держать необходимую частоту дыхания, без которой невозможно было сохранить правильную последовательность движений. Вновь настигнув злосчастную лодку, рыжая ухватилась за борт и поспешно перекинула через него ногу. Она расслышала вопрос девочки, но предпочла не отвлекаться, опасаясь, что волны сбросят её обратно в море. Из-за голенища сапога тут же хлынула мутная морская вода. Рывок, и она сумела неуклюже перекувырнуться через борт, едва не придавив слепую девочку. Если бы не банки*, рыжая растянулась бы во весь рост на дне лодки, но благодаря им для этого пришлось бы приложить немало усилий, а потому она просто уселась, опираясь спиной на одну из них, тяжело и шумно хватая воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба.
– Русалка тут… – хрипло проговорила она с сильным немецким акцентом в голосе, поворачиваясь к той, из-за кого ей пришлось полезть в воду. – Сейчас защекочу тебя, а потом на дно морское уволоку… – ей было не до смеха, и всё же она попыталась пошутить просто для того, чтобы хоть немного взбодрить если не девочку, то хотя бы саму себя.
В мокрой одежде холодный ветер пронизывал до костей, заставляя сомневаться в том, что на календаре июнь – погода была, скорее, осенней. Но главной проблемой было даже не это, а то, что лодка, гонимая волнами, продолжала медленно, но верно удаляться от берега. Рыжая осмотрелась. На дне лодки скопилось уже немало воды, прибывавшей с каждой перехлёстывавшей через борт волной. В ней болталась туда-сюда простая жестяная кружка, вероятнее всего служившая хозяину лодки как раз для того, чтобы эту самую воду вычерпывать. У одного из бортов лежало одинокое дюралевое весло. Скорее всего, второго или не было, или оно выпало за борт, когда лодка раскачалась особенно сильно. Немка тяжело привстала и уселась на центральную балку, подхватив единственное весло. Оно было пустотелым, и внутри него скопилось немало ила. Должно быть, хозяин лодки использовал его в качестве шеста, когда ходил на ней вдоль берега на мелководье.
– Доннерветтер!**

Меньше всего рыжая ожидала, что и без того перепуганная девочка воспримет её слова за чистую монету. От неожиданности она даже хрипло рассмеялась, хоть их положение отнюдь не располагало к весёлости. Она даже не знала, рассмешило ли её больше именно то, что слепая признала её русалкой, или то, как именно она попросила не забирать её на дно морское. На вид девочке было не больше десяти лет, однако она уже знала, зачем нужны мальчики. Когда рыжая была в её возрасте, то куда больше интересовалась цвергами и кобольдами.
– Не хочешь ты русалкой стать? Не хочешь вечно на дне морском жить, с дельфинами и китами играя, моряков в сундук мертвеца забирая? – спросила она, не в силах не войти в образ. Нервная хрипотца в голосе прекрасно дополняла его. Рыжая боялась, и страх заставлял её пытаться шутить, чтобы хоть как-то успокоиться.
Она поёрзала на банке, устраиваясь поудобнее, и подняла капюшон, из которого ей за шиворот тут же хлынула холодная вода. Вновь выругавшись по-немецки, девушка опустила весло в воду и попыталась грести. Лодка начала поворачиваться на месте. Рыжая поспешно перенесла весло на другой борт. Попеременно гребя то справа, то слева, ей всё же удалось с грехом пополам выправить курс, но волны продолжали сносить лодку к выходу из гавани, и справиться с ними всего одним веслом было непростой задачей.

Не будь их положение столь рискованным, немка так бы и продолжила запугивать слепую бедняжку, благо та впала в то самое душевное состояние, когда перегруженный страхом разум пасует и начинает принимать самую бредовую выдумку за чистую правду. Взрослых до такого полубезумия куда сложнее, ребёнок же предрасположен к нему просто потому, что ещё не в состоянии до конца разграничить мир собственных фантазий, далеко не всегда дружелюбных даже к нему самому, и окружающую его реальность, полностью к нему безразличную.
Неуклюже орудуя единственным веслом, немка попыталась отвлечься от мрачных мыслей, грозивших заставить и её поддаться панике, представив себя в том же возрасте, что и перепуганная девочка, и в таком же положении. Как бы повела себя она, иногда целыми днями искавшая в самых тёмных уголках родного города и лесной чаще цвергов и ундин, эльфов и сильфов, если бы точно так же перед лицом смертельной опасности оказалась лицом к лицу с кем-то из мифических народов? Если бы ей вот так вот предложили стать одной из них? Обрадовалась бы тому, что её фантастическая мечта сбылась, и бросилась бы навстречу неизведанному? Или точно так же, как эта слепая девочка, забилась бы в угол и умоляла пощадить её?
Только теперь рыжая поняла, насколько жестокой оказалась её шутка – даже будь они сейчас у самого причала, малютка, окажись она столь же одержима мечтой побывать в Мифландии, как пытающаяся её спасти, одновременно беспощадно разыгрывая, девушка, она запросто могла бы шагнуть за борт, искренне веря в то, что таким образом станет морской девой. Её пробил озноб, но она не была до конца уверена, вызвал ли его страх от того, что она едва не сотворила, или же холод – в мокрой одежде на ветру даже летним вечером могло показаться, что на дворе – поздняя осень.
Девушка крепче сжала зябнущими руками весло и, быстро обернувшись через плечо, чтобы понять, куда она пытается привести злополучную лодку, перевела взгляд на не желавшую становиться русалкой девочку. Однако её внимание тут же отвлекла на себя вода. Перехлёстывающие через борта волны медленно, но верно делали своё чёрное дело – лодку залило уже почти наполовину, от чего она недобро осела, грозя начать зачерпывать воду даже слегка накренившись, а дойди до этого, и до берега она бы уже не добралась.
Рыжая нервно сглотнула. Жестяная кружка покачивалась на дне лодки, но, чтобы начать вычерпывать воду, ей пришлось бы бросить весло, а это значило вновь отдаться на волю волн, которые уносили лодку прочь от берега.
– Если ты не хочешь русалкой стать, кружку хватай и воду вычерпывай! – крикнула она на девочку. – Она на дне лодки рядом с тобой!

Рыжая почти не сомневалась, что слепая, не видя бортов злополучной лодки, не разберётся, куда нужно вычерпывать воду, и примется переливать через банку – вряд ли плеск внутри бортов и за ними так уж сильно бы отличался, но той каким-то образом всё же удалось правильно сориентироваться, попутно промокнув ниже пояса. Зачем было садиться на дно лодки, когда можно было просто наклоняться, не слезая с банки, для девушки стало загадкой, но спрашивать об этом девочку она не стала.
У неё и без того хватало забот – ветер всё усиливался, и сражаться с ним одним-единственным веслом становилось всё сложнее. Лодка почти не двигалась, беспомощно качаясь на месте – едва ли не все силы немки уходили на то, чтобы не дать волнам унести её в открытое море, где они были достаточно высокими, чтобы перевернуть её, а вот идти против ветра у неё не получалось. Конечно, можно было всё же отдаться на волю стихии и попытаться достичь берега, если та окажется столь милосердна, что, вынося лодку из бухты, прибьёт её достаточно близко к скалам. Вот только смогут ли её невольные пассажирки причалить и выбраться на сушу? Не перевернёт ли их волна?
Очередной вопрос девочки, которая, к своему счастью, не могла видеть, что на самом деле угрожает ей и самозваной русалке, которую она явно испугалась куда больше стихии, застал девушку врасплох, и она, едва не забывшись, хотела было ответить, что обретёт ли слепая, утонув, зрение, если превратится в русалку, будет зависеть от того, от мифологии каких народов отталкиваться, но вовремя сообразила, что так она выйдет из образа, а слепой малышке определённо лучше было и дальше бояться несуществующей морской девы, а не грозившего отправить их на дно морское шторма.
– Это зависит от того, глазам твоим довелось ли того единственного, кто для тебя дороже самой жизни, увидеть, – хрипло произнесла немка после небольшой паузы. Она решила взять за основу своего объяснения тот из мифов о русалках, который объявлял их утопленницами, покончившими с собой из-за неразделённой любви, будучи уверенной, что девочка не могла увидеть первую любовь, даже если уже и успела познать это чувство к кому-то, кроме своих родителей.

Самозваная русалка продолжала орудовать веслом, то и дело опуская его в воду по разные борта. Страх заставлял её действовать быстро, от чего оно так и норовило или погрузиться слишком глубоко, после чего ей приходилось наваливаться на него едва ли не всем телом, то, наоборот, едва зацепить гребень волны, и незадачливая немка с трудом удерживала равновесие, чтобы не упасть на дно злополучной лодки. Её подруга по несчастью, впрочем, тоже не слишком преуспела – волны не прекращали перехлёстывать через борта, а потому она успевала лишь вычерпывать воду так, чтобы та держалась примерно на одном уровне.
Будь у мореходов поневоле больше сил, и они могли бы попытаться продержаться до конца ненастья, но оно грозило затянуться на всю грядущую ночь, а ни рыжая девушка, ни, тем более, слепая девочка такого испытания определённо бы не выдержали.
Новый вопрос подруги по несчастью и виновницы всех обрушившихся на неё за последние несколько минут бед, навстречу которым она, впрочем, бросилась сама, вновь застал самопровозглашённую русалку врасплох. Но если ответов на предыдущий у неё было даже слишком много, то новый едва не поставил её в тупик. Сама рыжая о слепых морских девах никогда не слышала, вот только прямо сказав: «не знаю», она вышла бы из образа точно так же, как если бы в качестве ответа на предыдущий прочитала бы девочке лекцию о русалках, сиренах и их сходству и различию в легендах разных народов мира. Оставалось только импровизировать.
– Бывают… – хрипло пробормотала девушка и тяжело налегла на весло, в очередной раз разворачивая лодку носом против ветра. Пока та оставалась на курсе, ей даже удавалось, пусть и медленно, грести к берегу – волны, разбиваясь о нос, сносили лодку куда слабее, чем когда она оказывалась к ним бортом или кормой. Вот только одним-единственным веслом удерживать её направление было не так-то просто.

Хотя это могло показаться странным, даже одним веслом грести против ветра, развернув злополучную лодку носом к волнам, оказалось неожиданно легко. Мореходы поневоле даже начали медленно приближаться к берегу. Орудуя единственным веслом, рыжая уже настолько запыхалась, что поневоле хватала воздух ртом и чувствовала, как по её спине и голове, помимо воды, ручьями течёт пот. Холодный ветер по-прежнему пронизывал её до костей, а мокрая одежда почти не грела, но куда хуже была постепенно накапливавшаяся в мышцах усталость.
Зато девочка, похоже, окончательно успокоилась, но от этого её любознательность только обострилась. Самозваная русалка уже и сама была не рада, что затеяла эту игру, но теперь выходить из образа уже было слишком поздно. Оставалось только творить собственный миф.
– Русалки дышат как рыбы – жабрами… Они спрятаны за самыми ушами и очень маленькие… Такие, что их так просто не заметить… – тяжело дыша, заговорила немка. Сначала она хотела сказать, что русалкам не нужно дышать, поскольку они неживые, но вовремя сообразила, что так может снова напугать ребёнка. Впрочем, возможно, это бы и не помешало, так как девочка, замечтавшись, перестала вычерпывать по-прежнему прибывавшую в лодку воду.
– Нам дышать на суше очень тяжело… – добавила она на всякий случай, намереваясь предупредить вопрос о том, как существа с жабрами вообще могут выходить из воды. – Под водой легко ориентироваться осязанием… Мы чувствуем каждое движение воды и, откуда оно пришло, и кем или чем вызвано, определить можем… Удары вёсел, вращение корабельного винта, движение рыбьего хвоста – всё под водой можно почувствовать и, по силе движения воды, что его вызвало, понять… Мы разговариваем только с людьми… Между собой мы общаемся телепатически… Запахи растворены в воде, и с водой они в нос попадают… Под водой учуять можно всё, что в воду попало… У нас нет городов… Но есть женщины и мужчины… Но нет своих детей… Русалками не рождаются, а становятся… Все мы утопились сами или утонули, но при этом так смерти в последний момент испугались, что сделку с морским божеством заключили… Мы вечно живём и по водным просторам скитаемся, а в замен других людей губим…
Ветер постепенно менял направление, и немке приходилось поворачивать лодку вслед за ним, чтобы волны не сносили её в открытое море – он всё ещё дул от берега, а потому она постепенно меняла курс и шла уже не к причалу, а прямо на скалы. Вот только сидевшая спиной к носу и поглощённая своими попытками удержать направление и ответами на вопросы любознательной девочки, самозваная русалка этого не видела.

Очередной вопрос девочки заставил самозваную русалку хрипло рассмеяться. Только ребёнок мог сначала попытаться приписать морскому народу человеческую культуру, а потом ещё и интересоваться, могут ли среди водных дев быть такие, кому претит губить человеческие жизни и души. Конечно, такие мысли могло провоцировать уже то, насколько человекоподобными стали русалки в современной массовой культуре, и всё же взрослый человек вряд ли стал бы задаваться подобными вопросами. Но не потому, что ответ на них для него очевиден, а потому, что он просто не верит в русалок.
Рыжая задумалась. Она балансировала на лезвии бритвы – догадаться, что интерес девочки к жизни и общественному укладу морского народа явно был продиктован отнюдь не праздным любопытством. Несложно было догадаться, каково приходилось слепой малышке на острове. Вот только красивая сказка о быте и нравах морских дев могла получить неожиданно грустный конец, пожелай она стать одной из них. Девушка мрачно вздохнула.
– Нет… Мы платим за вечную жизнь душами тех, кого своим коварством на дно морское забираем, древним морским богам, что нас русалками сделали… Твоё время не пришло ещё… Меня накажут строго, если я тебя заберу… – тяжело дыша, произнесла немка, налегая на единственное весло.
Ветер начал слабеть, зато дождь усилился, от чего самозваной русалке захотелось поднять капюшон плаща-накидки, но она побоялась, что в нём ей будет сложно оглядываться по сторонам. Лодка устремилась к берегу. Рыжая обернулась и тут же начала загребать веслом лишь с одной стороны, пытаясь, пока ещё не стало поздно, выровнять курс на причал. Борясь с волнами, она взяла неверное направление, и теперь лодка шла прямо на скалы. Берег на этом участке был достаточно крутым и высоким, а небольшая полоса мелководья под ним во время прилива полностью уходила под воду. Конечно, можно было попытаться причалить там и дойти до полноценной суши пешком – мель тянулась едва ли не до самого причала, но море уже начинало наступать на сушу, и у мореходов поневоле могло попросту не оказаться времени на то, чтобы добраться до безопасного места раньше, чем оно забрало бы их на своё дно.
Внезапно почти что успокоившийся ветер вдруг налетел с новой силой. И теперь он дул с моря, подгоняя злополучную лодку к скалам. Рыжая вновь принялась орудовать веслом, вот только теперь она уже не могла развернуться носом к волнам, если только не собиралась выйти в открытое море.

Глядя на то, как лодка вновь начала наполняться водой, пока витающая в облаках слепая девочка настолько ушла в свои мысли, что перестала её вычерпывать, самозваная русалка поймала себя на том, что ей безумно хочется покрепче стукнуть смуглянку веслом по голове. Они рисковали утонуть в каких-то десятках метров от берега, а всё только потому, что кому-то в такую погоду приспичило прогуляться по причалу. Всё-таки стоило бросить её в этой лодке, сделав вид, словно она не заметила, как та упала. Немка даже задумалась, насколько ускорилась бы лодка, если бы она сумела поднять девчонку над головой и с размаху выбросить за борт, пусть даже импульс от этого и продлился бы меньше минуты.
Пока она вынашивала кровожадные планы, слепая вновь подала голос, наконец, задав вопрос, которого рыжая по-настоящему боялась. Теперь её интересовали уже не подводные города русалок, а то, что творилось здесь, на морской поверхности.
– Я везу тебя на сушу… – не скрывая раздражения почти прошипела самопровозглашённая русалка, отчаянно размахивая веслом. Лодку так и несло на прибрежные скалы, и с этим она ничего поделать не могла, но у неё всё ещё были время и силы хотя бы попытаться успеть добраться до того места, где надвигающийся прилив не будет представлять серьёзной угрозы.
– Я приплыла к мосткам, чтобы под покровом шторма кого-нибудь из моряков забрать… Но там ты оказалась только… Я собиралась обратно на глубину уйти, когда ты в лодку с причала свалилась… Канат развязался, и тебя в открытое море волны понесли… Но твоё время не пришло ещё, вот я тебя на берег и возвращаю… – девушка обернулась, чтобы убедиться, что правильно держит курс.
До земли оставалось каких-то десять метров, вот только чтобы добраться до места, где можно было бы без риска для жизни покинуть лодку, им нужно было проплыть не меньше двадцати – там, где заканчивались скалы, начиналась полоса топкого ила, высаживаться на которую нельзя было ни в коем случае.

Дождь всё усиливался. Самозваная русалка ссутулилась, и едва не перестала орудовать веслом, инстинктивно сжимаясь, чтобы сберечь тепло. По её телу пробежала волна дрожи. Рыжая едва сдержалась, чтобы не чихнуть, боясь, что это погубит её спектакль. В том что эта прогулка на лодке по бурному морю не обойдётся для её здоровья без последствий, немка не сомневалась с самого начала, но только теперь, когда первые признаки простуды начали давать о себе знать, она обеспокоилась всерьёз. Вот только единственным способом согреться было не переставать грести, а потому девушка заставила себя сесть прямо и продолжить орудовать веслом.
Ветер продолжал сносить лодку к берегу, а волны становились всё сильнее и грозили перевернуть её. Ещё немного, и причалить мореходы поневоле уже бы не смогли – стихия их бы или опрокинула, или бы и вовсе не выпустила на мелководье. Внезапно весло что-то зацепило, от чего лодка резко повернулась и вздрогнула всем корпусом, наткнувшись на скрытый под водой риф. Дно её недобро затрещало. Рыжая выругалась по-немецки и резко встала во весь рост. Перевернув весло, она упёрлась им в подводную скалу и оттолкнулась от неё, словно шестом. Лодка неожиданно проворно устремилась к берегу, благо теперь по курсу оказалась каменистая отмель, на которую можно было высадиться без риска для жизни. Но стоило немке вздохнуть с облегчением, как порыв ветра накрыл мореходов поневоле волной. Хоть она и захлестнула лодку, но всё же ударила именно в корму, а потому только ускорила её. Не успевшая сесть на банку самозваная русалка потеряла равновесие и с жалобным вскриком вылетела за борт. Падая, она непроизвольно оттолкнулась ногами, и, сама того не ведая, придала злополучной лодке то необходимое ускорение, которое и требовалось, чтобы она, наконец, достигла берега. Налетевшие волны вынесли заметно облегчённое судёнышко на прибрежную гальку. Сползти обратно в море ему мешала всё ещё остававшаяся на дне вода.
Вот только немке теперь было не до того – за время гребли одним веслом она успела выбиться из сил, а потому теперь с трудом держалась на воде, шумно дыша и отплёвываясь всякий раз, когда её голову захлёстывала очередная волна. Звать на помощь было некого, оставалось только собрать в кулак остатки сил и попытаться достичь берега. Но море отнюдь не спешило выпускать самозваную русалку, угрожая сделать её настоящей.

До ушей рыжей, в этот момент как никогда похожей на русалку, донёсся детский крик, но она не разобрала слов, а даже если бы и разобрала, всё равно не смогла бы ответить. Она отчаянно барахталась среди волн, пытаясь добраться если не до берега, то хотя бы до мелководья, но прибой всякий раз увлекал её обратно на глубину. Немка попыталась было лечь на спину, чтобы хоть немного передохнуть, но захлёстывавшие её волны не позволяли ей это сделать. Разум отчаянно кричал, чтобы она сбросила свой плащ-накидку, но одной рукой ей не удавалось расстегнуть застёжку на воротнике, а стоило ей попытаться сделать это двумя, и её тянуло на морское дно.
Наконец, разочаровавшись в своих попытках избавиться от превратившегося в балласт дождевика, самозваная русалка сосредоточилась на том, чтобы хотя бы удержаться на воде. Поначалу она вновь попыталась плыть брассом, но почти сразу же принялась грести руками по-собачьи. Ей не удавалось поддерживать правильное дыхание, отплёвываясь от солёной воды. И всё же она медленно, но верно приближалась к суше.
Будь шторм хоть немного сильнее, а вода самую малость холоднее, и немка вполне могла стать героиней дня посмертно – у неё то и дело сводило руки и ног, а волны, захлёстывая её с головой, так и норовили забраться ей в рот и в нос, но всё же ей удавалось каждый раз выныривать вновь. Наконец, она почувствовала под ногами землю, но опереться на неё всё ещё не могла – глубина в этом месте была ей по самую шею, а потому, встав на дно, она бы сделала себя ещё более лёгкой мишенью для волн, которые не только захлёстывали бы её, но и сбили бы с ног.
Вскоре ей удалось выбраться на более мелкое место, но там прибой стал только злее, сбивая свою жертву с ног и то подталкивая к берегу, то, отступая, увлекая её за собой обратно. Падая на четвереньки, рыжая всякий раз скрывалась под водой с головой, но стоило ей вынырнуть и попытаться добраться до суши вплавь, как море бросало её на камни.
Наконец, она всё же выбралась на берег, но стоило ей подняться на ноги, как очередная волна повалила её на гальку. В изнеможении, немка с трудом перевернулась на спину и, шумно и часто дыша, почти глотая воздух, закрыла глаза.