Этот день всегда был особенным. Наполненным некой едва уловимой языческой магией и светом. Присутствием в твоей жизни чуда, если угодно, по другому этот ежегодный феномен и не назвать. И как раз самым утром зарядил с неба пушистый снег, белые хлопья которого скорее напоминали замерзших бабочек. Если поднять голову вверх на небо, то можно отбиваться от снежного пуха руками, а можно просто стоять, закрыв глаза, и чувствовать легкие, холодные, частые прикосновения. Катриона стояла, перебирая в голове те моменты, от которых на душе становилось по-особенному тепло и спокойно, как будто бы Горец никуда и не исчезал. Воспоминания с годами не собирались тускнеть, скорее обрастали несуществующими деталями. Снег тогда был мягче, деревья выше, море еще солоней. Какие чудесные у них получались снеговики. Смешные, с кофейными стаканчиками в руках, которые вместе с горячим чаем или шоколадом она выносила из маминого кафе. Щеки замерзли, губы холодила снежинка, одна, вторая, но Катриона не двигалась и не открывала глаз. Запах был похожим, но у мамы шоколад все равно вкуснее. Мама не готовила. Она колдовала. Все, все было иначе. Отец был счастлив. Он провожал маму таким взглядом, что даже Кэт не сомневалась, что знает, что такое любовь, способна ее увидеть, осязать.
- В полях, под снегом и дождем, мой милый друг, мой бедный друг, тебя укрыл бы я плащом от зимних вьюг, от зимних вьюг.
Кэт слизнула снежинку с губ и она тут же растаяла. Отец с матерью ничего не говорят, но она знает, что с тех пор все изменилось. Он по прежнему шутит, любит свои книги, много читает. Она печет торты и кексы, самые изумительные на свете брауни. Но он больше не смотрит на нее так. Он не провожает ее взглядом. Он не спит с ней на одной кровати, оправдывая это тем, что ему неудобно. Она молчит. Улыбается и молчит. Идет готовить все, что угодно, но только не шоколадные брауни. Бабушка говорит, что все изменили бы внуки. Клэр говорит, что Стюарт не хватает для счастья Лондона, на крайний случай и Абердин сойдет. Хлоя утверждает, что нужно есть побольше каши и держаться подальше от мужчин. Лизи желает ей наконец-таки выйти замуж. У нее своя, другая любовь. Кэт вспоминает это и тоже улыбается. Она уже целый год не писала писем. У нее нет времени тосковать и маяться. Столько всего еще нужно сделать. Может быть, однажды она вернет себе дом. Может быть, все еще изменится. Сейчас нет времени. 
А если мука суждена. Тебе судьбой. Тебе судьбой. Готов я скорбь твою до дна. Делить с тобой. Делить с тобой.
Музыка ветра идеальна. Холмы укрыты белыми одеялами и спокойно спят. Город шумит, среда. Это будет самый обыкновенный день. И только где-то внутри нее самой оживет слышимая только ей одной магия. Ноты никому неразличимой мелодии, пробравшейся к самому сердцу. Это будет особенный, удивительный день. На двери шоколадницы звякнет привычно колокольчик. Она отряхнет снег, разожжет печь и возьмется готовить. Пусть удивляются такой традиции. Местные любят дивиться на всякие мелочи, им просто скучно. Но это не имеет никакого значения. Кэт все утро будет замешивать руками тесто, заливать формочки и готовить начинку для пирогов. А вторую половину дня она будет всех угощать. И улыбаться, если ее будут спрашивать в честь какого события. Скоро Рождество, - будет говорить она, - Хочется немного праздника в его преддверии. И ведь не соврет.
Пускай сойду я в мрачный дол. Где ночь кругом. Где тьма кругом. Во тьме я солнце бы нашел. С тобой вдвоем. С тобой вдвоем.
Катриона смахнула муку с руки и прислушалась к себе. Тревожное предчувствие не покидало. Она подошла к окну, но дорога была пуста. Узенькая улочка наполовину утонула в снегу. И в этом внешнем спокойствии и тишине затаился страх. Самый настоящий, подтачивающий ее с самого утра. Откуда? Так она и ждала. Время от времени подходила к окну и смотрела на снег, которого становилось все больше и больше. Пока не спохватилась. Пирог сгорел, превратился в кусок черного угля, а вся кофейня пропахла прогарклым, неприятным запахом. Одевшись, Кэт выскочила на улицу, распахнув двери пошире и едва не подскользнулась на своем крыльце. Мистер Беккет помахал ей огромной лопатой и продолжил счищать снег вокруг двери в свой магазинчик. Кэт зачерпнула двумя руками побольше снега и опустила в него раскрасневшееся лицо. Почему так хорошо? И почему так тревожно?
И если б дали мне в удел. Весь шар земной. Весь шар земной. С каким бы счастьем я владел. Тобой одной. Тобой одной.
В первый раз у нее что-то сгорело. Придется все начинать с самого начала. Она, пританцовывая, обошла витрину собственной Шоколадницы и с интересом взглянула на румянившиеся за стеклом шоколадные кексики, Санта-Клаусы, зайчики, бабочки, даже один самый настоящий замок и прянечные шары на елку. И поняла, что ей все нравится. Произведение искусства! На всей улице в витринах небольших магазинов и забегаловок красовались рождественские украшения. Шоколадница не была исключением.
- Снег будет идти весь день, - прокаркала за ее спиной хриплым голосом новая соседка. Скарлет, на удивление вредная и сварливая особа.
- Добрый день, миссис Литтл, - поприветствовала старуху Кэт, но та даже и глазом не моргнула, проходя мимо женщины. Она не смотрела на Катриону, впрочем, как и всегда, но Кэт очень ее понимала - старушка боролась со снегом у себя под ногами. Только если Стюарт снег радовал, миссис Скарлет Анжела Литтл ненавидела его всей душой. Его, людей, двух кошек, которые переехали вместе с Кэт в новую квартиру, а заодно шоколад и сладости. Она отгоняла снег от лица как назойливых мух, но он не сдавался. Снег покусывал ее за впалые порозовевшие щеки и весело смеялся. Кэт отвела взгляд на свою витрину и только было уже решила отойти, как старушка продолжила бормотать про погоду, про то, что Кеннинг не вышел сегодня в море, а Ларсоны не заплатили аренду, а значит, у них заберут ангар. Кэт как и всегда в таких случаях остановилась и принялась выслушивать старушку. Одинокая женщина всегда была для нее похожа на заколдованную королеву. Снежную, если судить сейчас по ее вязанной шапке и волосам, на которых осели десятки небесных хлопьев. Где-то там за льдистыми, серо-синими, пронзительными глазами пряталась милая, когда-то очень красивая женщина. Катриона ее чувствовала. Возможно, Скарлет Литтл была несчастна. Она иногда даже показывала истинное лицо, довольно остроумной и гордой женщины, но не сейчас, когда мороз в придачу пощипывал Скарлет за тощую задницу. И еще потому, что ей снова не пришло письмо от сына. В этом с Кэт они были очень похожи. Обе ждали того, чему никогда не бывать. Муж Скарлет скончался от диабета и его сопутствующих.
- Может быть, немного шоколадного торта? Пирог, к сожалению, не удался.
Старушка поморщилась, как будто бы ей предложили яду, чтобы ускорить уход из этого холодного и заснеженного мира. Она потянула на себя дверь и злобно фыркнула Кэт на прощанье.
- Еще не хватало мне есть эту отраву! Вреднее ничего не придумаешь, чтобы есть шоколад. Сама им давись.
Кэт вздохнула и снова обернулась на пустую дорогу. Ничего особенного она не услышала. Миссис Литтл ругает ее Шоколадницу сколько здесь живет. А это - всю жизнь. Катрионе так и не удалось заставить ее хотя бы попробовать шоколад или выпечку. Вредная старуха убеждена, что сахар убьет ее, стоит ей только к нему прикоснуться. Краем уха Кэт еще слышала ее слова о божьей каре, о былых временах, а вот когда та заговорила о Гордоне, сердце ее остановилось и она позабыла как дышать. Это мог быть только он. Отродье. Мясник, порешивший родного брата и бедную девочку был сегодня на пристани. Ублюдок, место которого в земле. Он продолжит кровавый путь и обратно сядет в тюрьму. Теперь честным людям и из дома не выйдешь. Гулять и то станет страшно, если отпускают на свободу убийц. Для Катрионы пропали все звуки, кроме этого скрипучего голоса и стука бешено колотящегося сердца.
- Убивают! - кричала старуха, но Кэт только шагнула к ней, скорее от неожиданности, возвышаясь над сухонькой, старой женщиной, но не смея к ней прикоснуться. Что-то видимо не так было у нее с лицом, что так напугало Скарлет. Но Кэт не стала ничего выяснять. В следующую секунду в Шоколаднице зазвенел колокольчик, а затем хлопнула дверь. Кэт даже не закрыла ее ключом, оставив магазин открытым. Она побежала по дороге, крепко прижимая к себе небольшой рюкзак, насколько быстро позволял передвигаться глубокий снег, вначале придерживаясь вытоптанной, народной тропы, а потом и ее потеряв из виду. Дом Джейсона стоял на отшибе. Он мог быть там, а мог находится сейчас где угодно. Снег уже не ласкался, а бил в лицо, но она шла и шла, взмокнув под теплой курткой и, кажется, потеряв перчатки. Ноги одервенели, руки покраснели и не желали оставаться в карманах, но Кэт шла и шла, не останавливаясь. Только один раз она замерла. Когда увидела старый, рыбацкий дом, укрытый под шапкой снега. В занавешенных окнах было ничего не разобрать. Ни света, ни каких-либо других признаков жизни. Труба не дымилась, как будто бы миссис Литтл обманула ее, но в сугробах по колено отчетливо вился широкий след. Там мог шагать только он. Удержав себя от позорного желания тут же зарыться с головой в сугробы, упав на следы Горца, вернувшегося домой, Катриона поняла, что не должна останавливаться. Иначе что-то случится. Она должна идти вперед  ни на секунду нигде не задерживаться. Ни перед крыльцом, ни перед скрипнувшей и почему-то не закрытой дверью. Она слишком долго ждала, чтобы остановиться сейчас. Если она постучит - она остановится. И тогда конец. Что именно произойдет Кэт не понимала, но чувствовала это остро и однозначно. Идти вперед. Толкнуть от себя дверь, сделать шаг. Щуриться, чтобы в полутьме разглядеть хоть что-то. Почему так темно? Холодно, затхло, мертво. Угроза, таящая неопределенность. Собственные взвинченные нервы. Какая-то мысль, не дающая ей покоя, которую она гнала от себя все эти годы. Он не открыл окна? Он здесь? Он вернулся? Я увижу его? И страшно было узнать ответ. Страшно было нырнуть в темноту, позволив за спиной закрыться входной двери, отрезая ее от четырнадцати лет, полных неизвестности и надежды.

использован стих Роберта Бернса "В полях, под снегом и дождем",
который отец Катрионы читал ее матери

Отредактировано Katriona Stewart (2016-12-17 17:09:51)