Прошло две недели с тех пор, как маленький островной городок потрясла настоящая катастрофа. Пусть раненых было немного, а погибших не было совсем, обвал домов все же сказался на психическом состоянии многих жителей. Джеймс продолжал получать вызовы-приглашения на обследования того или иного посетителя местной больницы. Отказать доктор не мог, да и не хотел, хотя, конечно, чувствовал себя виноватым за то, что принимает слишком мало участия в организации собственной свадьбы.
Сегодня Джеймс снова направлялся в больницу, чтобы пообщаться с очередной жертвой обвала. Юной девушкой, которая пострадала во время катастрофы, а потом попыталась покончить с собой прямо в палате. Это было цинично, но случай был довольно интересным. Джеймс не думал, что здесь всему виной был обвал — скорее всего шок, вызванный катастрофой, просто поставил финальную точку. Впрочем, в двенадцать лет могло произойти что угодно, чтобы спровоцировать несерьезное желание суицида.
Джеймс вошел в палату и улыбнулся подростку. Выглядела та неплохо, врачи на славу постарались, возвращая девчонку к нормальному состоянию.
— Привет, Дженни, — мягко поздоровался Джеймс. — Я доктор МакЭлрой. Можно с тобой поговорить?
Дождавшись хоть какой-то реакции, психотерапевт подтянул стул для посетителей ближе к койке и присел рядом.
— Как ты себя чувствуешь? — осведомился для начала Джеймс, подцепляя карту пациента и кратко просматривая ее. Для него эти данные говорили меньше, чем для врачей, занимающихся физическими заболеваниями, но все же МакЭлрой смог понять, что состоянии девушки было стабильным.
— Кажется, все хорошо, — улыбнулся он, поднимая глаза на Дженни и вешая карту на место. — Скоро уже отпустят домой. Наверное, ждешь не дождешься, да?
Джеймс выбрал традиционную тактику «доброго врача». Он не утрировал, не сюсюкал, он был врачом, но одновременно другом, которого действительно заботило состояние Дженнифер. Тем не менее, Джеймс не стал сразу выдавать какой именно он врач. Это порой пугало даже взрослых пациентов, не то что детей.

Дружелюбный вопрос доктора Дженни восприняла в штыки, что ничуть не удивило Джеймса. Честно говоря, его бы безмерно удивило, если бы подросток, переживший не самую простую ситуацию в жизни, улыбнулся бы в ответ и начал бы щебетать о том, как ждет не дождется броситься папочке в объятия. Пожалуй, Джеймс бы попросил персонал пересчитать опиаты. Не всерьез, конечно, но такая реакция была бы более чем неадекватной.
— Эй-эй, — мягко рассмеялся психотерапевт, приподнимая руки в жесте «сдаюсь». — Я тебе не враг, и даже уколов никаких назначать не буду.
Джеймс продолжал гнуть свою линию, пытаясь параллельно нащупать свой собственный путь к доверию Дженни.
Работа с психикой человека — очень тонкая штука. Одно неверное движение, и можно сильно навредить пациенту. Это как едва дрогнувшая рука хирурга во время операции — никогда потом не знаешь, где выстрелит.
Но если хирурги видели плюс-минус одинаковые органы, почти всегда расположенные на своих местах, Джеймс работал с личностями. И к каждому человеку требовался свой подход. Кому-то нравилось работать со специалистом в очках и говорящим заумными словами. Кто-то ожидал дружеского отношения и общения на равных. С некоторыми требовалось говорить жестко, с другими — по большей части молчать.
Не было какого-то единого верного подхода, чтобы открыть учебник и задавать вопросы по шаблону. Иногда эту дверцу в чужую душу так и не получалось приоткрыть, и пациент уходил. Это было нормально, ведь Джеймс тоже был человеком, и он не мог нравиться всем и сразу. Тем не менее, он старался помочь.
С Дженни определенно требовался другой стиль общения. Ей было все равно друг ей этот взрослый мужчина или враг. Она упрямо приподняла подбородок и сказала все, что было у нее на уме. Джеймс не смог утаить того секундного удивления, возникшего у него на лице. Конечно, это был не первый его случай, когда подростки что-то имели против дома и семьи, но все равно это было несколько… удивительно каждый раз.
— Нет, — спокойно ответил Джеймс, серьезно глядя на юную девушку. — Не скажу. Потому что само не пройдет и хорошо не будет.
Он говорил чистую правду. Как ему казалось, такой вариант общения Дженни предпочтет любому другому.
— Ты и сама понимаешь, взрослые часто говорят подобные вещи, когда… ну… — он чуть улыбнулся и пожал плечами. — Когда не знают, что сказать.
И это тоже была абсолютная правда. Когда не знаешь, чем помочь или как успокоить, начинаешь нести всякую чушь вроде: «Это пройдет» или «Все будет хорошо». А с чего вдруг такое мнение? Сам по себе только насморк проходит, и тот не всегда.
— Расскажешь мне, что произошло? — напрямую спросил Джеймс, посматривая на Дженни.
Насколько он знал, семья у нее была довольно-таки обыкновенной. Джеймс немного знал отца Дженни, и тот точно не был плохим человеком. Но даже в хороших семьях случаются разлады и недопонимания. Это обычное дело, к тому же, когда у одной из сторон конфликта начинали бушевать гормоны от начинающегося полового созревания.

Джеймс почти не пользовался умилительным голосом, которым часто говорят родственники со своими маленькими племянниками или медсестры в годах, которые ухаживают за юными пациентами. Он знал, что никакому подростку это не придется по душе. Этот тон смущает даже детей младшего школьного возраста, если те не растут совсем уж инфантильными. Джеймс даже сменил свой дружелюбно-веселый тон на более серьезный, когда приблизительно понял, что хочет увидеть в нем собеседница.
— Ты ведь знаешь, взрослые не всегда поступают правильно, — легко пожал плечами Джеймс на фразу Дженни. — И не всегда знают, как это, правильно поступить. Многие думают, что быть взрослым — значит нести очень большую ответственность, вот и стараются соответствовать, но… Желание быть солидным и важным еще не значит, что ты действительно такой.
Он был уверен, что Дженнифер его поймет. Она выглядела смышленой девочкой, которая уже достаточно разбиралась в жизни к своему возрасту. Такое бывает, особенно, если детей воспитывали строго, но не держали в четырех стенах, или, наоборот, когда детям уделяли слишком мало внимания и им приходилось разбираться во всем самостоятельно.
Джеймс вообще считал, что взрослых людей не существует. Уж кому, как не ему это было знать. Каждый раз, когда он по работе сталкивался с очередной фобией, они с пациентом так или иначе возвращались в детство, которое не отпускало, сколько бы тебе лет не было. Людям приходилось быть взрослыми, потому что они воспитывали детей, работали на важной работе и хотели казаться значимыми в обществе. Только не у всех это получалось.
— Ты ведь уже догадалась, что я не просто доктор, а психотерапевт, — чуть улыбнулся Джеймс девчушке. — Я совершенно так не думаю. Мне даже кажется, что подростки знают, как жить даже лучше взрослых. Но то, что ты не хочешь возвращаться домой, это проблема, и я хочу тебе с этим помочь. Возможно, твой папа и другие члены семьи просто не видят чего-то или не понимают, что ты пытаешься им сказать.
Кажется, разговор «по душам», на равных, подействовал хорошо, и девочка начала выплескивать все, что было у нее на сердце. Конечно, была вероятность, что Дженни это делала, чтобы этот «добрый доктор» отвязался от нее поскорее, но цель, так или иначе, была достигнута. Дженнифер рассказывала ситуацию, как она выглядела с ее стороны. Теперь картина становилась яснее, и Джеймс знал, в какую сторону ему предстоит работать.
Черт возьми, он любил свою работу. Ради вот такого. Пусть он и не знал, поможет ли он этой девочке, но возможность подтолкнуть несчастного ребенка, запутавшегося в жизни, к простой радостной улыбке не могла не делать его счастливым.
А ситуация и впрямь была неординарной. Джеймс даже на пару секунд понял, почему обычные граждане, не скованные серьезными на их взгляд психологическими проблемами, недолюбливали его. Он действительно словно копался в чужом белье. Впрочем, самого МакЭлроя это давно уже не смущало. Все тайны пациентов оставались тайнами, и знал о них только он и запертые в специальном шкафу карты.
— Спасибо, что поделилась со мной, — перво-наперво сказал Джеймс, на самом деле чувствуя благодарность за такое доверие. — Но ненормальной я все равно не стал тебя считать. Хочешь, я открою тебе еще пару тайн? Я уверен, что твой папа любит тебя. Не морщись, я сейчас серьезно. Знаешь, почему? У многих-многих мужчин есть одна общая отвратительная черта. Они считают, что зарабатывание денег и обеспечение вас, семьи, это самое главное проявление заботы. Наверняка, тебе в школе рассказывали, что, когда мы бегали по пещерам и охотились на мамонтов, мужчины были добытчиками. Они должны были охотиться, и тогда это было безумно важно. Если он, мужчина, не принесет сочный кусок мамонта, его женщина и дети погибнут. Вот с тех пор и осталось такое. Я ничуть не оправдываю поведение твоего папы, но… как думаешь, может быть, он просто не понимает, что иногда нужно проявлять заботу как-то по-другому?
Джеймс, хоть и говорил непривычно много, все равно давал собеседнице возможность подумать и принять свое решение, иметь свою точку зрения. Работа с подростками сильно отличалась от работы со взрослыми. Взрослых нужно было подталкивать на правильные выводы наводящими вопросами, потому что каждый взрослый считал, что лучше всех все знает. Подросткам же нужно было больше рассказывать, потому что, банально, опыта жизненного у них было мало. Они не были глупыми и уж, конечно, могли и должны были принимать собственные решения, но иногда в силу возраста просто не думали о чем-то очевидном для более возрастного человека.
— А что касается твоего кузена, — Джемс усмехнулся, как заговорщик. — Знаешь, у меня прямо в студенческом учебнике по психологии описан такой тип людей. Это очень банальное поведение. Думает, что отношения можно купить щедрыми подарками, потому что это… самый простой путь, на самом деле. Но, возможно, он просто не знает другого варианта. Слушай…
Джеймс по-доброму посмотрел на девочку, испытывая к ней искреннюю симпатию. Ему хотелось ей помочь.
— Мне кажется, что они могут измениться, если дать им понять, что есть другие пути. Может, ты дашь им еще один шанс? — спросил он. — Знаешь, уйти из жизни — это тоже самый простой вариант. Давай, попробуем изменить ситуацию? У тебя сильный характер, как я вижу. Неужели мы не придумаем, что еще предпринять?