Солнце ослепительно сверкало, отражаясь в вечно неспокойном море, на горизонте словно перетекавшем в бескрайнее небо, где волны-кудряшки превращались во взрыхлённые ветром пушистые облака. Но по мере приближения к берегу вода из небесно-голубой становилась сперва насыщенно-зелёной, а потом и почти чёрной на фоне пены, что клубилась на верхушках бившихся о скалы волн. Реяли в воздухе многочисленные чайки, высматривая кто поднявшуюся к поверхности слабую рыбу, а кто и более удачливого собрата, дабы отобрать у него заслуженную добычу.
На самом краю замер серебристый мотоцикл, в профиле которого угадывался второй по популярности после кафе-рейсера в Великобритании тип – круизёр. Его торчащие в разные стороны цилиндры двигателя и бело-голубая эмблема, изображавшая стилизованный пропеллер, выдавали в нём звезду одного из фильмов об английском суперагенте – Джеймсе Бонде – «BMW R 1200 C». Он был развёрнут прямо к обрыву, словно намереваясь не то устремиться прямо в небо, не то скрыться в бушующей пучине.
Сидевшая на мотоцикле высокая рыжая девушка, облачённая  облачённая в видавший виды долгополый кожаный плащ с дождевиком, из-под которого выглядывали потрёпанные кожаные брюки, заправленные в стоптанные тупоносые байкерские кожаные сапоги, не слишком-то походила; рукава плаща были заправлены в кожаные мотоциклетные перчатки без защитных вставок; из-за воротника плаща выглядывал воротничок рубашки цвета хаки, перехваченный безвкусным серебристым галстуком-боло с изображением воющего волка, мрачно вздохнула и бросила взгляд на лежавший на камнях рядом с передним колесом закрытый шлем с тонированным визором.
– Дас ист дас Энде, – негромко произнесла она, глядя на своё отражение в визоре. – Цу Лебен махт дох вирклихь кайн Зинн, унд иргендванн ист нун маль едер хин*, – палец её правой руки опустился на кнопку стартёра, а левая повернула ключ в замке зажигания. Все лампочки на приборной панели мотоцикла тут же вспыхнули, а пару секунд спустя послышался и негромкий рокот мотора. Рука мотоциклистки выжала сцепление, а нога опустилась на педаль переключения скоростей, но нажимать её от чего-то не спешила.

Рыжая перевела взгляд с собственного отражения в визоре брошенного шлема на горизонт. Её правая рука чуть повернула ручку на себя, от чего мотоцикл зарычал громче. Оставалось только включить первую передачу, и они бы отправились в последний в их жизни вояж, который продлился бы всего несколько минут и кончился на дне моря. Левая рука сильнее сжала сцепление. Нога, наконец, нажала на рычаг коробки переключения передач. Послышался негромкий щелчок, и зелёный огонёк нейтральной передачи погас. Рыжая глубоко вздохнула и начала отпускать сцепление.
Чей-то оклик прозвучал настолько внезапно, что от неожиданности мотоциклистка отпустила сцепление. Круизёр резко дёрнулся вперёд, но тут же недовольно фыркнул и заглох. Рыжая чуть слышно выругалась и обернулась. Смесь удивления и даже тени испуга в её зелёных глазах почти тут же на пару мгновений сменилась чем-то средним между презрением и какой-то жалостью, стоило ей увидеть девушку повыше себя ростом, но младше лет на десять, впрочем, её взгляд почти тут же стал каким-то отрешённо-обречённым.
– Никто не поможет мне, – мрачно произнесла она с сильным немецким акцентом. – Я погибла. Я должна умереть.

Отредактировано Undine Kroenen (2017-09-07 14:12:33)

В обречённом взгляде рыжей появилось удивление, а её бледное лицо прорезали морщины, говорившие о глубоких раздумьях. Мотоциклистка тяжело вздохнула и отвела взгляд от невесть откуда взявшейся беременной, сперва обратив лицо к небу, а потом и просто оглянувшись вокруг. Её яркие от природы губы скривились в печальной улыбке.
– Не ждать же более подходящей по настроению погоды? – спросила она в ответ после долгой паузы. – А если так, то этот день ничем не хуже других, чтобы днём моей смерти стать. Думаете вы, счёты с жизнью только в ненастные дни или ночи сводить стоит? – немка развела руками.
Высоко в небе над девушками пролетели белоснежная чайка, державшая что-то в клюве, и тёмно-коричневый поморник, бесшумно приближавшийся к ней сзади. Внезапно он резко ускорился и атаковал её. Чайка устремилась в сторону, но коварный хищник, вознамерившийся заполучить её добычу, не отставал.
Рыжая проследила было за птицами взглядом, но почти тут же вновь повернулась к незнакомке.
– Так что? – почти устало спросила она.

Чайка всё-таки сдалась и выпустила немалым трудом пойманную рыбу, отчаянно закричав. Атаковавший её пернатый бандит тут же спикировал вниз подхватывая брошенную добычу. Рыжая девушка проводила птиц мрачным взглядом и тяжело вздохнула. Её руки скользнули по обхватившей талию верёвке, надёжно привязанной к пассажирской ручке на сидении мотоцикла. Как можно было догадаться, она или собиралась использовать свой круизёр вместо полагавшегося для утопления камня на шею, или не хотела расставаться с ним даже после смерти.
– Не приходило никогда вам в голову с собой покончить? – с лёгкими истерическими нотками в голосе переспросила немка, вновь оборачиваясь к непрошеной свидетельнице её последних минут. – А доводилось вам разом без работы, без крыши над головой, без денег, без доброго имени и без надежды на родительскую помощь остаться? Доводилось вам людей убивать? – с каждым словом голос рыжей дрожал всё сильнее. – Нет? Тогда убирайтесь! – она отвернулась от беременной и сжала руками рукоятки руля. – Я не заслуживаю второго шанса. Он был у меня уже, а я только всё снова испортила! Он не простит меня во второй раз! – девушка замолчала, всхлипнув, и опустила большой палец на кнопку стартёра.

Послышался характерный треск, и мотор вновь зарычал. Негромко – на нейтральной передаче он крутился на холостых оборотах даже с закрытой подачей топлива – но достаточно внушительно. Рука немки сжала было рычаг сцепления, но голос незнакомки всё-таки перекричал заведённый мотор мотоцикла, заставив девушку вновь обернуться, на этот раз даже перекинув ногу через седло. Теперь она восседала на круизёре весьма нелепым образом, одну ногу свесив вперёд, другую же вытянув в сторону заднего колеса и уложив на кофр. На её бледном лице заиграла мрачная насмешка.
– Я вижу и сама, что мне далеко не всё дерьмо в этом мире, хотя к этому близко и было, досталось, – зло бросила она, недвусмысленно кивнув на живот оппонентки. Сложно было сказать, говорила ли она искренне или же просто хотела покрепче оскорбить девушку, чтобы та оставила, наконец, её в покое.
Совсем ненадолго повисла тишина, нарушавшаяся лишь шумом прибоя да тихим рычанием работавшего в холостую мотора, а потом непрошеная спасительница вновь заговорила. Злобная ухмылка сползла с лица рыжей, и пусть даже на её месте возникло лишь нечто невыразительное, а отнюдь не сочувствие, можно было догадаться, что на этот раз незнакомке удалось её пронять.
– У вас очень короткая память, – произнесла она после некоторых раздумий. – Я помню хорошо тех своих родственников и даже знакомых, кого, когда мне всего только пять лет было, не стало. Моя мать не станет со мной разговаривать. Я для неё всё равно, что мёртвая. И для отца. Родители спланировали для меня будущее, а я, их не спросив, своим путём пошла. Любимая дочь стала величайшим разочарованием. Но, да, они ещё живы, – рыжая замолчала, так и не сказав, соболезнует утрате незнакомки или нет. Однако немой вопрос так и не успел повиснуть в воздухе – девушка вдруг с собственного горя перепрыгнула на чужое, при этом не то попытавшись быть логичной, не то – съехидничать.
Рыжая вскочила с мотоцикла и даже сделала пару шагов в сторону оппонентки, но почти тут же замерла на месте, остановленная верёвкой. Невысказанное сочувствие, если оно и было на её лице, сменилось причудливой смесью обречённого согласия, холодной ярости и искренней печали. Несмотря на разницу в росте в пользу незнакомки, немка смотрела на неё сейчас сверху вниз.
– Простить всё ли можно? – спросила она скорее себя, чем её.

Рыжая смерила оппонентку одновременно и яростным, и мрачно-задумчивым взглядом. Внимательный наблюдатель заметил бы, что она не знает, чем возразить ей. Внезапно лицо девушки исказила грустная усмешка.
– Жить им с этим? Не думаю, что они об этом вообще узнают. После того, как я из родительского дома ушла, для них я всё равно, что мёртвая, – негромко произнесла она с горечью в голосе.
Зелёные глаза немки вдруг затуманились, а их взгляд устремился словно бы и куда-то вдаль, но больше, наоборот, в горделивую душу рыжей девушки.
В её ушах зазвучал её собственный звонкий смех, каким он был года в четыре, а перед глазами возникли пахнущие приключениями и тайнами пожелтевшие страницы старого собрания сказок братьев Гримм, вышедшего задолго до того, как по ним прошлась якобы заботливая к детям рука цензоры. Именно по этой книге мать учила рыжую читать. На бледном лице девушки расцвела улыбка, стоило ей вспомнить свою радость от первой полностью самостоятельно прочитанной сказки – «Волк и лиса» – и то, как радовалась её успеху мать.
Говорят, перед смертью жизнь человека пролетает у него перед глазами. Привязанная к мотоциклу девушка точно знала, что это не так – ей уже доводилось и сражаться с костлявой, и даже торопить её, но тогда воспоминания не захлёстывали её. Но на этот раз всё было иначе. Стал ли причиной тому спор с беременной незнакомкой, или же стоило списать всё на всё же так до конца и не покинувшую рыжую неуверенность в правильности принятого решения, но сцены из её короткой жизни сменялись одна за другой.
Вот она с родителями гуляет по родному городу, громко восхищаясь старинной архитектурой, а они с радостью рассказывают обо всём, что привлекло её внимание. Вот отец впервые взял её с собой в поход на природу, где преподал ей первый урок, как правильно собирать хворост и разводить костёр, как ставить палатку или шалаш, которые закрепились уже в дальнейшем. Именно в родителях находила она опору после многих своих неудач в школьные годы. Она искренне гордилась тем, какие ожидания они возлагали на неё, обещала не опозорить семью и достойно продолжить династию. Но всё это обернулось ложью, воспоминания о которой заставили бледные щёки мотоциклистки стыдливо заалеть. Она наизусть помнила, что сказали ей родители, когда настал момент истины. Они приняли её выбор, но отказались хоть как-то участвовать в нём и его последствиях. Она громко хлопнула дверь и выбежала из дома, чтобы уже никогда не вернуться под его крышу. Потом были долгие годы борьбы. За лучшие оценки, за гранты и стипендии, а подчас и за выживание едва ли не в прямом смысле этого слова. Наградой стала блестящая защита диплома, после которой она вновь оказалась на распутье. Но даже в эти нелёгкие для неё годы рядом оказывались люди, готовые прийти на помощь. На которых она могла положиться, хоть и всеми правдами и неправдами старалась рассчитывать только на себя. Даже на Штормовом острове, где немка, как ей часто казалось, едва ли не с первого дня начала настраивать всех против себя, у неё появились друзья, пусть сама она таковыми рискнула бы назвать лишь двух человек. Если кому-нибудь и пришлось бы жить, зная, что она с собою сделала, это были бы они, а не её родители, с которыми она не поддерживала никакой связи с того самого дня, как дверь родного дома захлопнулась за её спиной. Они присылали ей открытки на день рождения и Рождество, но она всегда разрывала их, не читая, а после университета её новый адрес и вовсе стал для них неизвестен. А, может быть, дело было всё-таки не в этом, а в том, что они устали слать письма никуда. Лицо немки вновь привычно побледнело, но почти тут же вспыхнуло краской едва ли не ярче чем несколькими минутами ранее. Да, она растоптала его доверие самым циничным, как ей казалось, образом и даже после первой их встречи, когда всё просто не могло кончиться хорошо, толком так и не извинилась. Но будет ли ему легче от того, что она уже никогда более не потревожит его? Девушка понимала, что с её стороны глупо думать, что он вообще как-то свяжет её смерть с их конфликтами, но сама мысль о том, что такое вообще возможно, заставила её почувствовать себя дурочкой из бульварного романа.
– Что попробовать – простить или прощение вымолить? – обречённо спросила она, отрешившись от противоречивых воспоминаний и вновь глядя оппонентке в глаза.

Рыжая ссутулилась и скрестила руки на груди, вперив в лицо незнакомки мрачный взгляд мутных зелёных глаз. Она тяжело вздохнула.
– Что изменить? – как-то устало спросила немка. – Услышать, какая я не путёвая? Что были они правы, когда мне одни разочарования и невзгоды обещали? – она умолкла, понимая, что снова сгущает краски. При всей своей строгости, её родители вовсе не были какими-то чудовищами, а потому вполне могли и принять под родную крышу непутёвую дочь, даже не пытаясь заставить её признать ошибочность выбранного ею пути, а, наоборот, запоздало всё-таки поддержать её. Вот только такое прощение и родительская теплота пополам с родительской же жалостью стала бы для гордой девушки едва ли не более тяжким испытанием. Девушка в чёрном чуть слышно всхлипнула.
Ветер усилился, прогоняя летнее тепло. Море дышало холодом. Но рыжей от этого даже стало легче – если при езде на мотоцикле плащ прекрасно защищал от встречного ветра, то стоять на месте, да ещё и с включённым мотором, медленно, но верно нагревавшемся, становилось жарковато.
– Да, – как-то отрешённо кивнула немка. – Мне решать, – она устало вздохнула и повернулась спиной к незнакомке. – Я боролась всегда за право решать, как мне жить, и привело меня это к чему? – сокрушённо спросила девушка, всплескивая руками. – В одном вы правы – из могилы выхода нет. А жизнь находит выход всегда. Находит ли? Всегда ли? – она умолкла, мрачно глядя на горизонт. Ей вспомнился взгляд, которым наградила её едва ли не единственная подруга за такие же мысли. Рыжая мрачно вздохнула и опустила руки на охватывавшую её пояс верёвку. – Что ж, моя смерть ничего не изменит. По крайней мере – такая. Что же я за человек такой – нормально ни жить, ни умереть не могу? – она прияналась яростно развязывать тугой узел.

Рыжая, наконец, расправилась с верёвкой и, выпрямившись во весь рост, вновь посмотрела в глаза своей невольной спасительнице. Хоть та и была выше её, немка взирала на неё сверху вниз, однако в её взгляде не осталось и тени высокомерия или презрения. Могло даже показаться, что где-то в самой глубине её зелёных глаз таится призрачная благодарность.
– Может быть, – эхом повторила девушка в чёрном за беременной. – Но я не верю в бога и вечную жизнь, – она замолчала, вновь задумавшись.
От неё не укрылось, как её вынужденная собеседница переступает с ноги на ногу, но она упорно делала вид, будто не замечает этого.
– Смерть не меняет ничего, – отрезала рыжая, стоило девушке попытаться прочитать ей ещё одну нотацию, но тут же уже куда мягче добавила: – Хотя нет, вы правы, меняет, но только тогда, когда о ней тем, кто умершего оплакивать будет, известно становится. Если умру я, на острове только с облегчением вздохнут, – она тяжело вздохнула. – Что ж, значит, я им этого в этот раз не позволю, – в её печальных зелёных глазах промелькнула тень какого-то мрачного торжества.
Мотоциклистка повернулась к своему железному коню и принялась отвязывать верёвку от седла, однако стоило девушке вновь обратиться к ней, как она резко обернулась.
– Давайте я вас подвезу, – вдруг предложила рыжая, второй раз за всё время их странного разговора кивая на живот вынужденной собеседницы. – Должна же я хоть как-то вас отблагодарить?