Глава первая
Ознакомительная

Сара Гадон
1.1. Полное имя:
Эмма Шарлотта Грэхэм, урождённая О'Кифф.

1.2. Дата рождения:
25.01.1986, в день незави | 30 лет.

1.3. Особенности внешности:
Рост: 5'2'' (около 158 сантиметров);
Телосложение: хрупкое, худоба временами приближается к понятию «болезненная»;
Цвет глаз: серо-голубой;
Цвет волос: блонд, Эмма порою подкрашивает их то в пепельный, то в платиновый;
Особые приметы: татуировка на правом ребре, «et ne nos inducas in tentationem; sed libera nos a malo, amen», что в переводе - «и не введи нас в искушение; но избавь нас от лукавого, аминь». Эмма всегда хорошо и легко накрашена, всегда с укладкой и пастельным лаком на ногтях. Она не носит вещи ярких или агрессивных расцветок, декольте и короткие юбки, а также джинсы; не увидишь её и в воздушных, девчачьих платьях. Кашемировые свитера, удобные брюки и мокасины - вот её ежедневная униформа.

1.4. Деятельность:
домохозяйка, семь дней в неделю и двадцать пять часов в сутки занимается домом и воспитанием троих детей. Ещё Эмма пишет сказки, и пишет много, и рисует к ним иллюстрации, но они, конечно же, нигде не издаются, и в интернет-блогах не выкладываются.

Глава вторая
Биографическая

Перед тем, как переступить порог костёла, нужно закрыть глаза и сосчитать до десяти - и с каждой цифрой уйдут беспокойство, суета и неприкаянность, и, войдя в собор, ты посвятишь себя Господу, а не мирскому, и, войдя, ты попросишь чистоты, и нельзя вносить в дом Господний грязь. И птицу со сломанным крылом тоже нельзя - можно оставить у лестницы, накрыть платочком, а после службы и подлечить.

Так маленькую, смешливую Эмму О'Кифф наставляла Маргарита О'Кифф, нервно оттирая невидимые пылинки от промасленных бусин розарий. У Маргариты О'Кифф обсессивно-компульсивное расстройство не диагностировали, но Эмма познала трудности сполна: дополнительными заповедями к десяти прибавлялись порядок и чистота. Пол должен был блестеть, железные карандашницы - сиять, виноград - промыт по виноградинке. Эмме нельзя было открывать окно по ночам, потому что в квартиру на пятнадцатом этаже могли забраться воры, а гулять по вечерам ей воспрещалось - днём, в общем-то, тоже. Телевизор Маргарита запрещала смотреть и дочери, и мужу, потому что была уверена, что американское правительство зомбировало честных шотландцев, и из-за «Авеню Кью» Эмма могла вырасти прислужницей Сатаны.

«Дьявол в каждом из нас», говорил ей святой отец во время исповеди, и Эмма никак не могла понять, как Люцифер мог просачиваться в душу любимых ею людей, а не взирать горящими, страшными глазищами с фресок.

Они жили бедно и не одни. Тётя папы Рональда, Эвелина О'Кифф, всегда околачивалась рядом, занимая гостевую. Её активная деятельность в приходе собора Святого Марка страшно поощрялась самим приходом и удивительно порицалась Маргаритой. Эвелина постоянно затаскивала в тесную квартирку бездомных, пьяниц и ночных бабочек, наставляя на путь истинный и читая проповеди. Маргарита проводила целые выходные за попыткой привести комнаты в надлежащий вид - одна неправильно повёрнутая коробочка, не на девяносто градусов, приносила ей мучительные страдания, что уж говорить о пятнах от грязных подошв.

Когда Эмме было двенадцать, Маргарита умерла.

Отец тогда превратился в блёклую тень себя прежнего, а вот Эвелина, казалось, расцвела. Дом О'Киффов стал часовней Эвелины и рабочим офисом активистов прихода; здесь планировался бюджет, обсуждались последние выступления Папы и необходимость создания клуба одиноких христианских сердец для молодёжи. Эмма была вовлечена во все акции Эвелины и жизни самого собора: пела в хоре, помогала вести детскую воскресную школу; ни одно Рождество не проходило без её сливового пуддинга. Эмму обожали: за кроткость, за молчание, за стыдливость, за послушание.

Когда Эмме было шестнадцать, Эвелина О'Кифф пропала из их семьи и в соборе о ней только шептались. Эмме казалось, что ненависть к ней материализуется в вечные тучи над головою, готовясь поразить копьём Лонгина меж лопаток. Она не смогла пойти ни в колледж, ни получить высшее образование - отец серьёзно простудился, после его ждал перелом бедра, ещё чуть погодя - рак, и Эмма всецело посвятила себя своей семье... или тому, что от неё осталось.

Когда Эмме исполнилось семнадцать, она познакомилась с Марком Грэхэмом, и жизнь чётко разделилась на «до» и «после». Святой отец всегда говорил, что в Эмме было слишком много света - «но свет поглощает Тьма, и вездесуща, и каждому свету нужна та, которую он сможет развеять». На самом же деле, Марк помог Эмме засветиться совсем.

Когда она забеременела, в восемнадцать, то знала - приход не поймёт и не одобрит, а отец простить уже не мог - скончался. Эмма металась долго, потому что был Абердин, шумный и звонкий, сковавший её в клетку, и не было будущего с Марком - женатым мужчиной, с непреодолимой драмой. «Я попаду в Ад», говорила она ему между поцелуев, но всё получилось не так.

В Марке Эмма обрела ту самую семью, о которой так давно мечтала и которой у неё так и не случилось. В своих детях - Максин, Майе и Киране - покой и счастье. А в Северном Солуэе - настоящую тишину.
Больше в жизни Эммы ничего интересного не случилось: она так и не окончила университет, не пошла ни на какие курсы и была не слишком-то радушно принята небольшим городком. Семья Марка оказалась холодной, но Эмма ухаживала за Джонатаном Грэхэмом до конца, а на все его обидные грубости улыбалась и зачитывала очередную библейскую притчу, умело варьируя между сюжетами и заменяя «ветхих» персонажей на близкие, понятные примеры с соседями.

В Солуэ друзей у неё не появилось, в магазинах она часто ловила недоброжелательные взгляды, а в кондитерской миссис Бэллингтон ей не находилось места. Это прошло; Эмму полюбили и приняли, но продолжали держаться на стороне. В какой-то момент она с большой радостью погрузилась в рутину церкви Святого Джеймса, но вскоре неожиданно пропала и начала гораздо реже посещать службы. Детей в воскресную школу они с Марком отдавать не стали.

Со временем, ей становилось скучно. Тогда Эмма решила оформлять сказки на ночь, которые требовательно выпрашивала Максин, в текстовые абзацы, а после сформировалась мечта. Эмма нашла утешение в истории острова и самого Северного Солуэя, но надежд продвинуться дальше не лелеяла. Всю свою жизнь она посвятила Марку и детям.

Эмма никогда не жалела ни о переезде, ни о Марке.

Но она всё ещё продолжает считать до десяти каждый день, прежде чем вставить ключ в замочную скважину их дома и войти. Чтобы оставить тяжёлые и тревожные мысли за порогом.

У неё получается с каждым днём всё хуже. Эмма всё ещё ищет Дьявола в себе.

Глава третья
Характеристика

Таких, как Эмма, любят на публику, но не в душе. К ним не придраться - они вежливы, тактичны и дипломатичны, всегда выслушают и помогут, вытрут слёзы и предложат ночлег. Таким, как Эмма, по жизни везёт, и, кажется, свои райские яблочки они получают с неба, не прикладывая никаких усилий. В таких, как Эмма, всегда остаётся нечто неискреннее, они никогда не бывают целиком и полностью здесь и сейчас, но остаются где-то далеко и за горизонтом.

От Эммы Грэхэм вы никогда не услышите грубого или резкого слова. Она - чуткая и понимающая, добрая и справедливая, но знающая цену счастью и своим детям. Эмма не мать-наседка и пытается оставлять старшей дочери свободы ровно столько, сколько будет максимально разумным. Она всегда ставит семью на первое место, себя - на второе, и общее благо для неё важнее личного счастья.
Эмма закрыта и скрытна, но из благих побуждений: питая безграничную любовь как к мужу, так и к детям, она яростно пытается оберегать их от зла и жестокости окружающего мира, как и от своих горестей.

Эмма очень и очень светлая - Северный Солуэй оттаял к ней, она часто ходит на чаепития и городские мероприятия. Эмма энергична и исполнительна, организованна и собрана, в качестве руководителя, она - настоящая мечта. Планирование - её конек. Эмма отлично осознаёт чувство долга и разграничивает её с ощущением обязанности.

Она не наставляет, но даёт добрый совет.

Однако в Эмме остаётся толика инфантильности - слишком рано ей пришлось стать хозяйкой, слишком рано она забеременела. Недогулянное детство, невозможность побыть ребёнком и порывы пуститься во все тяжкие она топит в Марке, находя в нём свой оплот поддержки, свой штиль.

Ваша тайна:

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

 

Глава четвертая
Организационная

4.1 Средство связи: через Марка Грэхэма или личные сообщения.
4.2 Пробный пост:

+

soundtrack

Когда мама, пританцовывая под Короля, поёт, что маленькой белочке Кресте сегодня три годика, Энни вжимает нос бабочкой в окно. Она навсегда так и запоминает разливы салатового  по призрачным голубым сферическим впадинам воды, подёрнутые кремовым пламенем тучные пузатые кроны пихт и режущий молочный пар. Энни так радостно смеётся, когда красивые девушки в венках сирени проплясывают мазурку к черепице заброшенной хижины охотника, что Энни аж зажимает рот ладошками от восторга.
Ей никогда не бывает скучно в самом западном городе на материке, городе Порт-Орфорде, Карри. Это уже потом Энни узнает, что здесь живёт едва ли тысяча людей, а рядом фьорды врезаются в берег Тихого Океана.
Пока что Энни неуклюже танцует с нимфами.

Когда Энни задувает целых пять свечек на нелепо огромном для трёх жителей кухоньки бисквитном торте с карамельным кремом, у мамы с папой в доме появляется телевизор. Большой, аляписто-красный и в чёрных кнопочках, он угрожающе клацает волком и скалит зубы, пока по шумящему экрану летает мерзкий противный Лизун; Энни отдёргивает холщовые шторы в иссиня-блестящую тсугу и лезет через подоконник, а голубая краска ставней крошится на мармеладную траву.
Это потом она объясняет маме, разводя орлом ладошки, что за покошенным заборчиком в готических шпилях живут её друзья, настоящие. Мама, может, и не знает, что тсуги не на шторах рисуют, а что они говорят, может, и не видит, как над стеклянным зеркалом озера летают крылья, а Энни — Энни знает.

Когда Энни восемь, она слушает о том, как храбрые Льюис и Кларк тяжелой подошвой сапог оставляют глубокие вмятины в грязи и идут вниз по устью Колумбии, играют с бобрами и, смешно насупив брови, отчего-то обсуждают британские меха. Энни широко зевает, едва успевая прикрыть рот ладошкой, и поправляет лиловую повязку в золотой горошек на голове. Сегодня её снова ведут к миссис Роберте Эдвинс, и миссис Роберта Эдвинс снова будет спрашивать о друзьях Энни; не тех, которые зовут её встать на неоново-жёлтые ролики и попробовать с горы «пистолетом», а настоящие, которые кружатся в белых платьях кругами, зажигают подберёзовики оранжевыми светлячками и идут вниз, к сырой земле.
Миссис Роберта Эдвинс, тряхнув смольными кудрями и зазвенев монетками (они у неё везде — вплетены в локоны, навешаны на запястья, подшиты по подолу юбки), снова расскажет Энни, что гулять в темноте по лесу — опасно, чего доброго, на лося набредёшь! И родители волнуются. Да и надо ли Энни, настоящему пилигриму, делиться волшебной страной с другими?
Энни долго будет хмуриться и ответит, что конечно же «да!». Миссис Роберте Эдвинс снова удастся убедить её в обратном.

Когда Энни одиннадцать, она растерянно смотрит на длинноногую красавицу Барби в чёрно-белом купальнике и видит, как у Клейтона, её Томаса Сойера, серым наливаются белки глаз, и с какой завистью он смотрит на рослых мальчишек около покатой гранитовой стены. По блокам камней вьётся острый пушистый плющ, и расцветают кипельно-снежные бутоны, но Клейтон смотрит на кожанки с нашивками, вздутые разноцветные ирокезы и непонятные трубочки в мозоленных пальцах. Энни радостно трогает Клейтона за плечи и говорит, что лучше бы он сегодня вечером пошел с ней к развилке у пихты старого Бизоньего Рога, а там налево — сегодня будет праздник! Клейтон мягко целует Энни в лоб и ласково дёргает за косички, всучивает заляпанную жирным сиропом кассету, где чёрным маркером залихватски выведено «Звёздные Войны. Эпизод IV: Новая Надежда».
Клейтон не расскажет маме с папой, Сойеры не ябедничают.

soundtrack

Когда Энни тринадцать, она везде таскает с собой собственноручный сшитый альбом из старых коричнево-ржавых листков, рисует угольками живые стволы и надрывающегося лугового трупиала, снова теряет своё сокровище с фантиками и попадается под руку Тринити Карлсон в кабинете математики. Тринити долго жуёт неестественно выпяченную губу, поправляет мышиный хвостик и шипит, что детям не пристало ездить в Линкольн-Сити ради какого-то там фильма. Но Клейтон очень сильно хотел и даже попросил Энни нарисовать ему Лею Органу на футболке, закалывающую свои крендельки с солью чесночными шпильками, а Энни не умеет врать и поэтому продолжает широко улыбаться. Тринити Карлсон махает рукой и говорит, что у Энни твёрдая двойка по обратно пропорциональным дробям.
Энни вечером дорисовывает крендельки и долго-долго смотрит в потёртое чешуёй серебра небо, где вдалеке красуется старый наклонённый маяк, как леденец на Рождество. В этот вечер в нём зажигается масляная лампада. Энни мечтает, что однажды с Клейтоном они туда доберутся, и  масляные зайчики будут скакать по его тёмной коже и курчавым жёстким волосам.

Когда Энни пятнадцать, Клейтон берёт у старшего брата ключи от «plymouth belveder» и они едут к маяку вместе со светловолосой веснушчатой Кларой, которую Клейтон считает принцессой, и компанией её друзей, в кожаных куртках и нашивках.
Потом, когда шины визжат по мокрой дорожке из сухих спавших листьев, плимуф вертится в хороводе.
Запекшиеся кровью глаза Клейтона закрываются прямо под носом у Энни, а в бардачке продолжает бархатом стелиться голоса Сэнди и Дэнни в бескрайне изумрудной орегонской ночи.

Сейчас Энни почти семнадцать, и весь Порт-Орфорд знает, что морковно-рыжая Энни Креста — чокнутая. Энни не то чтобы не знает, просто забывает; в конце концов, она давно не понимает, чего плохого в стерильных стенах лечебницы «Таинственный сад», что не так с её некогда редкими приятелями в школе и почему мама плачет каждый вечер.
Энни, в совершенно нелепом летнем платье на кружевных бретельках, в четырёх цветастых повязках на голову за раз и с длиннющими металлическими серьгами, бродит по южному склону леса, уходя к мысу Бланко. Отсюда до него футов сорок, к вечеру, наверное, дойдёт? Завывает ветер и пропевает две баллады; у Энни внутри тепло, потому что она успела заскочить к Дотти, и Дотти, подправляя тугие кудри и моложавую небесно-голубую униформу, как всегда кормит Энни за ворох круглых деревянных пуговиц. Никого не удивляет порция оладьей со сливками под шесть вечера; Энни давно всех поражает. Дотти подливает кофе, говорит о кристаллах пещер и суёт смятый батончик печенек. Энни смеется. Дотти чрезвычайно к ней добра. Незаслуженно.
— Красиво, правда, здесь? — оборачивается она к собеседнице Меган. Меган Лазули, или просто Мэгз, живёт в трёх блоках от дома Кресты, поближе к морю, и ей, кажется, за целый век. Все знают, что хочешь правду — иди к Мэгз, да и рыбные крючки никто так не сплетёт, и все по два доллара за каждый.
Мэгз кивает головой-бусинкой на гусиной шейке, и Энни заливисто смеется; она всегда рада помочь.
— Дорогая Мэгз, — говорит она, — ты слышала когда-нибудь легенду о Бизоньем Роге? Так вот, дело было так; когда безумствовали буйволы, когда не звенела сталь железа рельс... — Энни подтягивает ноги под подбородок и смотрит в горизонт. Горизонта нет; бьющие розовые выстрелы перемешиваются с волнами глазированной лазури, а затем рассыпаются в золотую парчу. Лес, Энни с медью в волосах, а вместе с ней и Мэгз почти невидимой синеве сгорают в сумерках.
— Тебе точно интересно, милая Мэгз? Ведь Бизоний Рог всегда очень трепетно относится к историям о себе...
Позади хрустит ветка, но для Энни это в порядке вещей; такой великий вождь рассказ о себе пропустить не может.