- Понимаете, все это надо еще доказать, верно? - на ходу размышлял мужчина в квадратных очках, который представился как доктор Робертсон, - я имею в виду, доказать как то, что она действительно кого-то убила, так и ее невменяемость. Впрочем, касательно последнего... - он протянул тонкую прозрачную папку, что все это время была при нем, и пояснил, - держите, предварительное заключение психиатра. Это мнение нашего специалиста, если вам необходимы подтверждения, так сказать, повторная экспертиза со стороны, мы можем предоставить помещение. А пока Элизабет будет содержаться тут. И все же, - на губах доктора заиграла легкая улыбка с расчетом на то, что инспектор Бишоп его правильно поймет, - нам хотелось бы как можно скорее перевести эту женщину в психиатрическую лечебницу. Наши стены не рассчитаны на длительное содержание пациентов с подобными проблемами.
Шаги нескольких пар ног эхом отдавались от скудно оформленных больничных стен, что стало гораздо заметнее, когда доктор в компании медбрата и полиции покинул главное отделение, ступив на территорию специального.
- У нас есть все основания полагать, что миссис О'Горман страдает зрительными галлюцинациями. - продолжил вводить посетителей в курс дела Робертсон. - Изначально мы полагали, что причиной тому является психологическая травма вследствие изнасилования. Как и прочее, это указано в отчете. Но в свете последних обстоятельств... Это конечно не совсем вяжется с ее отчаянным желанием увидеть мужа, но Миссис О'Горман подвергалась насилию в семье?
Остаток пути до палаты, отведенной под комнату для допроса, доктор Робертсон излагал подробности того, как и по какой предварительной причине Элизабет О'Горман оказалась в этих стенах, и какие вещи, на которые стоило обратить внимание полиции, случились за прошедшую неделю. Он закончил экскурс, точно уложившись во время, как раз в тот момент, когда группа людей подошла к двери с небольшим сетчатым окошком без стекла, которое давало полное представление о том, что творилось в помещении.
То была не привычная комната для допроса, как в полицейском участке. Такой в медицинском учреждении просто-напросто не имелось. Помещение ничем не отличалось от того, в котором держали Элизабет все это время, с той лишь разницей, что вместо койки в узком вытянутом пространстве стоял стол и пара стульев, на одном из которых, сложив руки в наручниках на коленях, сидела миссис О'Горман. Наручники на ее запястьях обосновались не далее, как накануне вечером, когда стало доподлинно известно, кто эта женщина и в чем ее подозревают. Прежде, даже несмотря на довольно частые взрывы истерик, персонал ограничивался своевременной инъекцией успокоительного. Однако предубеждения живут не только в маленьких изолированных городках, но и в городах покрупнее, если Абердин можно к таковым причислить.
- И вот еще что, - обратился доктор к детективу, придержав того за плечо, - Мы не стали говорить ей о том, что ее обвиняют в убийстве мужа. Реакция миссис О'Горман не предсказуема, и скорее всего эта новость вызовет крайнюю степень беспокойства, потому как из ее бессвязных монологов можно сделать вывод, что она не считает своего мужа погибшим.
Дверь открылась, предоставляя визитерам возможность войти. Женщина в комнате никак не отреагировала ни на звуки, ни на движения, и продолжала сидеть как сидела, уставившись в одну точку.
- Миссис О'Горман, вам зададут вопросы. - Сделал безуспешную попытку обратить на себя внимание пациентки доктор Робертсон. - Постарайтесь дать на них исчерпывающие ответы.
Бетти не выглядела как человек, способный дать не то чтобы исчерпывающие, но хоть какие-нибудь ответы. Тем не мене, формальность есть формальность, а попытка не пытка.

Отредактировано Elizabeth O'Gorman (2019-01-14 10:11:17)

Этот холодный слепящий свет ножом бил аккурат в правый глаз, и боль паутиной расползалась от сконцентрировавшегося в глазнице эпицентра по всей голове. Свет был ярче, чем тот, о котором Бетти не хотелось вспоминать. Она не хотела вспоминать о многих вещах, но они навязчиво маячили на периферии сознания, всплывая ассоциациями буквально из всего, что ее окружало. От этого ей постоянно хотелось плакать, а иногда смеяться. Только ей не давали делать ни того, ни другого.
Элизабет страстно хотелось домой, она не понимала, кто все эти люди и что им от нее нужно. За ту бесконечность, что она провела в этой коробке со стерильными стенами, она успела возненавидеть их всех, особенно того ублюдка в квадратных очках, чей голос напильником скреб по подкорке.
- Детектив, мы не располагаем достаточным количеством ресурсов для длительного содержания пациента с такими проблемами, - повторил доктор Робертсон, и пояснил на всякий случай, - мы не узкопрофильных психлечебница, а городская больница. В то же время мы не можем ее... - он бросил жалостливо-опасливый взгляд на миссис О'Горман, - нельзя ее просто выписать.
Белый шум - так и никак иначе воспринимала Бетти все, что извергались из уст этого человека. Он снова был где-то поблизости. Его сальный взгляд сводил Лиз с ума.  И она могла бы вытерпеть это, как и многое другое, но с тех пор, как О'Горман сюда попала, к ней перестал приходить Лоркан. А он был единственным, кого ей по-настоящему хотелось видеть, ради кого вообще стоило жить. Бетти не понимала, почему он перестал приходить - они же помирились - но четко знала, что виноваты в этом "они".
Ей вкололи что-то такое, что блокировало все эмоции, заперло их глубоко внутри, сделало из нее моргающую куклу. И не имея возможности ответить так, как ей хотелось бы, Бетти просто молчала. Она тупо пялилась поверх стола на противоположную стену, не прекращая мысленно звать мужа и молить проведение, бога - да кого угодно - чтобы ее забрали отсюда. В поле ее зрения попала фигура, после чего запястья перестали ощущать сдерживающие их кольца.  Рука Бетти машинально, в привычном жесте опустилась к бедру левой ноги. Шрам под несколькими слоями бинтов все так же зудел, только теперь у Бетти не было возможности унять этот зуд. В прошлый раз она разодрала ногу в кровь, и перепуганная ведьма в зеленом халате подняла кипешь. Очкастый кретин было взволнованно запротестовал, но уступил, а потом и вовсе покинул помещение.
- Мы ее подготовили, но я буду рядом, - сообщил доктор и прикрыл за собой дверь.
Обняв себя свободной рукой, Лиз медленно обвела взглядом пространство позади мужчины, словно искала кого-то, и обнаружив лишь голые стены, наконец взглянула на него. Ей сложно было удержать внимание и сосредоточить его на чем-то конкретном, в данном случае на этом смутно знакомом человеке. Бетти не могла вспомнить, ни имени, ни фамилии, ни кем он был. Просто знакомое лицо.
- Тебя тоже здесь держат? - с тенью волнения в голосе спросила Бет, теща себя призрачной надеждой найти родственную душу. - Я говорила им, что у меня есть дом, муж, мне нужно вернуться... Но меня никто не слушает... Они не хотят слушать...
Внутри все кипело, но внешне это никак не проявлялось и выхода не находило. Мутные глаза оставались сухими и безжизненными.
- Я знаю, они не пускают ко мне Гэри... Зачем они так со мной?

- Все? Кто все, а? Мне не нужны все, - прошептала Элизабет, заерзав на стуле.
И вновь она не получила ответа на свой вопрос. Он был простой, как пара пенни, но все игнорировали его. Игнорировали ее и сыпали своими. Давили, давили и давили своим "что ты помнишь". Зачем они над ней издеваются? Бет, словно обиженная девочка, поджала губы, превратившиеся в тонкую полоску. Положительное первое впечатление вкупе со знакомыми чертами лица и ровным доверительным тоном Бишопа внесли свою лепту, и Бетти удалось отодвинуть обиду и негодование на задний план, забыть о них на время. В конце концов, у нее был свой интерес. Она даже подумала, что вспомнила этого человека, хотя на самом деле спутала его с Оливером Мэннингом, которого в последний раз видела относительно недавно в любовно отглаженной женой форменной рубашке управляющего Солберга. Однако, кем являлся визитер, не имело ровным счетом никакого значения. Важно было другое. Найджел - единственный человек в этом дурдоме, с кем она могла поговорить и кто, как она сама надеялась, мог ее понять. Потому как он был солуэйцем, а это, в свою очередь, значило, что он знал Лоркана и, возможно, имел понятие, где ее муж сейчас находился.
Бетти взяла себя в руки и попыталась напрячь память. Вспоминания всплывали урывками. Рассортировать их оказалось той еще задачкой.  Совсем далекие мешались с теми, что произошли накануне, преобразовываясь в искажающие действительность истории, которые представлялись Элизабет само собой разумеющимися, потому что в них ее мечты становились реальностью.
- Значит, ты заберешь меня отсюда? - уточнила она первым делом, буравя Найджела взглядом, и тут же добавила. - Постой. Ничего не говори. Они следят за нами. Они не хотят, чтобы я вернулась домой.
Миссис О'Горман убрала свисающие сальными прядями волосы за ухо, затравленно покосившись на сетчатое дверное окошко.
- Мы с Лорканом гуляли по лесу. Помнишь, там, где старое кладбище? - начала она наконец, ухватив за хвост юркую, как ящерица, мысль. - Романтично, не так ли? Я говорила, что мы помирились?
Бетти растянула бесцветные губы в улыбке. Смотрела она куда-то в сторону, и могло показаться, что сквозь каменное выражение проступает что-то живое, как на испорченной фотографии, где один снимок накладывается на другой.
- Да, мы поссорились, но это не важно! Так вот, тогда был жуткий ливень, мы вымокли до нитки. Ах, да! Мы решили сбежать, сбежать с острова и больше никогда не возвращаться в Солуэй. - Далее она описала свое единственное путешествие в Абердин на сейнере О'Гормана и все-все свои тогдашние впечатления. - Но в какой-то момент Гэри пропал... А потом вернулся, очень скоро! В первый день здесь он еще приходил, но потом они его прогнали! А здесь я оказалась...
Как только реальные воспоминания, которые Бетти всей душой стремилась забыть, вставали преградой на пути ее повествования, она замолкала, и продолжение уже совсем не вязалось с тем, о чем она говорила до этого.
Вся та околесица, что несла Элизабет для не посвященного звучала просто бредом сумасшедшего. По сути, так оно и было, однако и из подобного можно было извлечь ценные сведения. Как и из повадок женщины. Волнение начинало пробиваться сквозь скорлупу медикаментозного спокойствия - Лиз уже целую минуту покусывала кожу на большом пальце, что, впрочем, совсем не мешало ей говорить. Доктору Робертсону был хорошо знаком этот жест, однако он не мог позволить себе постоянно контролировать происходящее в комнате.
- Ты не видел Гэри? - перешла Элизабет к самому главному, - может тебе удастся передать ему, что я его жду?

Когда чужие руки дотронулись до ее собственных, Элизабет дернулись в инстинктивной попытке высвободиться. Однако доверительный тон инспектора все же вернул спокойствию Бетти то шаткое равновесие, на котором оно балансировало все это время. Последние две недели. Последние двадцать лет. Если взяться и измерить его в подобных масштабах, окажется, что оно давно находилось в куда более нестабильном состоянии, чем могло бы показаться на первый взгляд. Мысли о муже сохраняли баланс, и в то же время именно они способны были его нарушить. Правда уже повредила Элизабет, и женщина спряталась от нее в пузыре собственных фантазий, в котором не было и быть не могло реальных фактов.
- Моя помощь? - дрожащим от волнения голосом переспросила Бетти. Глаза ее увлажнились, сделались большими и круглыми, как у совы. - Что случилось? Что с Лорканом? Как я...
Миссис О'Горман запнулась, словно что-то вспомнила. Это и были воспоминания. Яркими вспышками они промелькнули в сознании поверх заинтересованно-участливого выражения лица Бишопа. Она увидела Гэри, но не такого, каким он приходил к ней еще неделю назад, а с потухшим взглядом и вторым ртом, уродливо щерящимся пониже первого. Увидела черное пятно с чем-то блестящим в центре и свои руки, такие красные, словно она только что закончила разделывать свежую кроличью тушку. Вот мелькнула лесная чаща и вымазанный в грязи седан с настежь распахнутой водительской дверью на ее фоне. Потом она очутилась в кромешной темноте, отчетливо вспомнила шум дождя и тусклое пятно света, вырывающее из этой темноты старый грязный клетчатый плед.
Эти картинки напугали Бетти. Она не знала, откуда они взялись и не хотела вспоминать вновь. В висках оглушительно стучало. Тяжесть рук Найджела давила, давила и давила. И вот уже пальцы свело судорогой. Элизабет заморгала, и ее нижние веки влажно заблестели в мертвом свете ламп.
- Я тебе не верю... - с обидой в голосе прошептала Лиз, будто все это ей показал сам Найджел, а потом вдруг вырвала руки и, прижав их к груди, почти закричала, - ты мне лжешь! Лжешь!
Элизабет порывисто вздохнула и, не сводя с Бишопа безумного взгляда, замотала головой. Она готова была в любой момент вскочить с места, защищаться, бить, кричать. Теперь у нее были на это силы. Бетти чувствовала это. Ей почудилось, как лицо собеседника исказилось в уродливой гримасе. И одного неосторожного движения со стороны Найджела оказалось достаточно, чтобы сжатая пружина где-то глубоко внутри Элизабет О'Горман в один миг распрямилась. Она вскочила с места, стул, на котором она сидела заскрежетал по полу и, ударившись о стену, опрокинулся на бок. Выставив перед собой руку с обвиняющие направленным на Бишопа указательным пальцем, Бетти на неверных ногах пятилась назад, к окну, подальше от Найджела и двери с решетчатым окошком.
- Ты лжец, лжец, лжец! - вопила она, а комнату уже заполняли медицинские работники.